«Откуда он знает?» – удивилась Зина. Ася запретила рассказывать Илье об отравлении, ведь при слове «отравление» приходят на ум совершенно непоэтические ассоциации: «Что же, он поймет, что у меня были рвота и понос?!» Поэтому Асино отравление называлось для него «сильная простуда, нужно полежать в тепле». Историю с письмами Блока Ася тем более запретила рассказывать: «Что же, он поймет, что я балда, такая балда?!»
Илья привстал, с серьезным лицом поклонился Зине:
– Я предлагаю ей руку и сердце. Я против абортов. У нас будет девочка с Асиными кудрями, моими глазами и твоим носом. Наша девочка будет похожа на нас троих, потому что у нас все на троих.
Зина улыбнулась.
– У нас не будет одной девочки на троих. Ася не беременна, а простужена, – объяснила Зина. И быстро восхитилась собой, небрежно произнесшей взрослое слово «беременна», Асей, к которой можно отнести взрослое слово «беременна», и Ильей – какой он порядочный человек, ничуть не испугался, мгновенно принял решение и преподнес его так тонко – без пафоса, но всерьез.
– Ася не беременна, – повторила Зина. – У меня для тебя другая новость, не про Асю. Мама сказала, что я могу пригласить тебя в гости и познакомить с папой. Папа сказал: «Когда хотите, хоть сейчас»…
– Зина! Что ты сидишь?! – Илья вскочил. – Что ты сидишь, побежали!..
– «Хоть сейчас» означает на этой неделе, – пояснила Зина.
Илья опустился на скамейку, опять вскочил, сел, опять вскочил, снова сел.
– Простите меня, принцесса!.. Простите мое нетерпение, невоспитанность, незнание этикета.
– Не вздумай принести ему рукопись… – предупредила Зина.
– Я тебя опозорю! Приду с рукописью и буду смотреть умоляющими глазами, а когда он устало и небрежно кивнет – «положите на комод», подсуну ему под дверь записку: «Помогите мне напечататься, я такой талантливый»…
– Завтра вечером, в шесть. Не опаздывай, а то мама тебя к нему не пустит. Квартира 12, третий этаж.
Они шли по Невскому в сторону улицы Маяковского. Илья, не переставая, что-то рассказывал – что читал, о чем думал, о чем подумал только что…
– Зина, я вот что подумал: твой отец – представитель официальной литературы, «советский писатель», так? В Асином доме принято смеяться над всем «советским» – партбилет, горком, бубнеж Брежнева, так? Но твоего отца и тебя там все равно воспринимают важными. Твой личный статус очень высокий: ты – его дочь. Если находится человек совсем не от мира сего и спрашивает: «А кто это?», ему отвечают: «Ты что, с дуба рухнул?!»…Это странность советской жизни – критически относиться к деятельности, но почтительно к статусу.
– Критически относиться к моему папе? – холодно переспросила Зина. – Мой папа – это величина! Я горжусь, что я его дочь.
– Какая ты самолюбивая, Зина… – сказал Илья. – Я так счастлив, что меня допустили к твоему папе, так возбужден, что из последних сил пытаюсь разговаривать с тобой на общие темы!.. Я имел в виду… как в американской литературе: основатель рода, миллионер в прошлом всегда оказывается пиратом, конокрадом, разорителем вдов и сирот. Мы не одобряем способов, которыми миллионер заработал свои деньги, но очень почтительно относимся к его богатству…Ну что ты обижаешься?! Зина, ты вообще умная или просто любишь умничать? У тебя интеллект или видимость интеллекта?..
Зина остановилась. Стояла, смотрела на Илью, сузив глаза от злости.
– Ты не умная, ты любишь умничать, – вынес вердикт Илья, – ты любишь «умные разговоры», но когда касается тебя, начисто теряешь способность рассуждать… Конечно, твой папа – это не общие темы, не умные разговоры!.. Чувства юмора у тебя тоже нет. И правильно, – зачем тебе быть умной, зачем тебе чувство юмора, ты же советская принцесса, ты дочь…
– При чем здесь пират?! У моего папы нет никакого богатства, он не пират и не конокрад!.. – теряя соображение, закричала Зина и вдруг мгновенным кошачьим движением вцепилась Илье в руку – расцарапала. И побежала вперед, не оглядываясь.
Илья постоял, потирая руку, посмотрел ей вслед, развернулся, перешел Невский и пошел к Асе. Илье с Зиной было в одну сторону, но он не хотел идти с ней по одной стороне Невского.
Пока.
Зина.
Здравствуй, Ася!
А рукопись Илья принес! У него оттопыривался карман! Зина сразу же заметила – в кармане было что-то длинное, похожее на бутылку или на свернутую в трубочку рукопись. Ну, не могла же там быть бутылка, – значит, рукопись…
Илья был у Зининого дома – прямо напротив ее окон, у памятника Некрасову – без четверти шесть. Зина видела из окна, как Илья несколько раз обошел памятник Некрасову и направился к ее подъезду. Но звонок в дверь раздался ровно в шесть.
Что он делал пятнадцать минут? Поднялся по лестнице, взглянул на нарядную массивную дверь с бронзовым номером «12», поднялся на пролет выше и стоял там пятнадцать минут, поглядывая на часы? Или, спустившись на пролет ниже, сел на подоконник, сидел, представляя, что привык здесь бывать и сейчас случайно шел мимо и заглянул по-дружески?.. Почему он так волновался? В конце концов, обе девочки, и Зина, и Ася, были для него «люди другого круга» – дочь художника и дочь писателя… В Асином доме он легко стал общим любимцем, так почему же он пятнадцать минут, дрожа всем телом, стоял за дверью, поглядывая на часы?
Илья волновался, потому что Зинин отец – писатель.
Илья понимал, что он не к Пастернаку пришел, а к советскому писателю.
Наверное, он так себе и говорил: «Глупо и смешно так волноваться, я же не в Ясную Поляну пришел и не на дачу в Переделкино!.. Он приличный писатель, но конъюнктурщик, начальник в Союзе писателей, депутат…» Наверное, у него была наготове фига в кармане, чтобы не слишком волноваться. Фига – что Зинин отец не Пастернак, а советский писатель.
Зинин отец писал научно-фантастические повести, производственные романы, романы о «людях сельскохозяйственного труда», о коллективах научно-исследовательских институтов. В этом году среди экзаменационных тем на школьных экзаменах была тема «Образ нашего современника» по его произведениям. Наш современник – человек, который боролся за повышение производительности труда, за правильное использование колхозных земель, за внедрение новых научных достижений.
У Зининого отца была всего одна детская книжка – про дружбу чукчи и узбечки, и на нескольких его книгах стояло «для среднего и старшего школьного возраста». В его книгах для школьников были пионерские линейки, сбор металлолома, костры до неба, первая любовь в пионерском лагере, добрый мастер на заводе спасал трудного подростка – и что?! Илья читал эти книжки, нетерпеливо перелистывал страницы, переживал, сколько соберут металлолома, сочувствовал трудному подростку!.. Это и было наше советское детство! Что же его теперь, выкинуть на помойку?!
Наверное, Илья понимал, что дрожит не всем телом, а всем детством, но от этого не меньше волновался.