– Давно дома был? – спросил мужчина в бушлате, глядя в глаза собеседнику.
– Давненько, Ренат. Хреново сейчас там.
– Сейчас хреново, согласен, а вот месяца через полтора будет то, что надо. Тимур, тебе наверное, придется туда подъехать.
– Если придется, это новый поворот, – сказал Тимур, вытряхивая следующую сигарету из пачки.
– Ты много куришь, – взглянув на пепельницу, определил Ренат.
– С чего это ты о моем здоровье заботиться взялся? Или оно тебя волнует сильно?
– Волнует. Ты мне человек не чужой, так что не горячись.
– Я не горячусь, спокоен, как скала на ветру.
– Это хорошо, – Ренат сделал глоток коньяка, перед этим погрев бокал в ладонях. – Вот, смотри, – Ренат сунул руку за отворот бушлата и положил перед Тимуром фотографию девять на двенадцать.
Тимур взял снимок, посмотрел, перевернул, оглядел и обратную сторону.
– Что с ним делать?
– Грохнуть надо, Тимур.
– Я не спрашиваю, кто он, ведь все равно не скажешь?
– Почему не скажу, скажу, дорогой: это полковник ФСБ. Знаешь, сколько он наших положил?
Брови на лице Тимура дернулись, глаза сузились, по щекам заходили желваки.
– Полковник? Почему не в форме?
– Может, ты еще хочешь и награды увидеть? Так я, если ты такой любопытный, предоставлю тебе их списком с указанием, какая и за что.
– Не надо, – ответил Тимур, вращая фотографию в пальцах: так карточный игрок вертит карту. – Если очень интересно станет, приду на похороны посмотреть, подушечки-то выносить будут? – скривившись, улыбнулся Тимур.
– Тут ты попал в самую точку.
– Я всегда попадаю в точку. Где и когда?
– В свое время все узнаешь, – Ренат забрал снимок и спрятал в карман бушлата. – Все узнаешь в свое время.
– Значит, я должен быть неотлучно в городе? Ренат кивнул. Мобильник заерзал на столе. Ренат посмотрел на трубку.
– Сходи, возьми кофе.
Тимур быстро поднялся, направился к стойке.
Ренат взял трубку, прижал к уху:
– Да, слушаю, дорогая. Извини, что не позвонил. Тут слишком много дел обрушилось на мои слабые плечи.
– Еще две встречи. Слышишь, музыка играет?
– Он несговорчивый попался, вот я его и разминаю, готовлю к неприятностям. Ну а ты как, все пишешь?
– Ты у меня молодчина. Шеф доволен тобою? – Ренат разговаривал по телефону совершенно другим голосом, чем только что с Тимуром, будто его подменили. Голос был вкрадчивый, мягкий, иногда в нем проскальзывали нежные нотки.
– Нет, к сожалению, сегодня не смогу. Давай завтра, а? Я постараюсь разгрузить дела, встретимся сразу после работы. Поужинаем вместе. Договорились?
– Ну вот и хорошо. Я тебя целую, обнимаю.
– Зачем расстраиваться, все хорошо. Не удалось встретиться сегодня, встретимся завтра. Все, извини, клиент возвращается, – глядя на Тимура, идущего к столику, произнес Ренат и отключил телефон.
Тимур уселся, подвинул чашку кофе Ренату.
– Кстати, за тобой долг, Ренат.
– Я помню, – сказал тот и хлопнул себя ладонью по груди, – сегодня отдам. Ты же знаешь, я долги всегда возвращаю. Не расплатиться за работу – грех.
Бармен смотрел на двух мужчин и чувствовал, что они ему нравятся своей основательностью.
«Настоящие мужики, знают себе цену, хотя и не русские. Спокойные, уверенные в себе, никого и ничего не боятся, чувствуют себя хозяевами жизни. Не плывут по течению, а живут, проворачивают какие-то дела. Наверное, хорошо зарабатывают. А я торчу за стойкой с утра до вечера и даже в отпуск съездить нет времени. А если есть время, то нет денег. Хозяин, сволочь, в долю меня не берет»
– Сколько это будет стоить?
– Пятьдесят, – сказал Ренат твердо.
– Пятьдесят? – произнес, словно пробуя на вкус это слово, Тимур. – Я бы его и за бесплатно сделал. Не люблю полковников, они моего брата взяли. Но от денег не откажусь.
– Знаю, – сказал Ренат, – вот и будет у тебя возможность поквитаться с уродами, – он сделал глоток кофе, а затем допил коньяк. – Ты не против, если я твоей сигаретой угощусь?
Тимур щелчком направил пачку «Ротманса» прямо к бокалу Рената.
– Надоело все. Уехать бы отсюда далеко, да дела не пускают.
– По-моему, ты и так довольно часто выезжаешь.
– Не так уж и часто, как хотелось бы, да и уезжаю, как правило, по делам, – Ренат сунул руку за отворот бушлата, вытащил конверт и подал его Тимуру. Конверт был плотный, толстый. – Здесь пока двадцать – мой должок, – сказал Ренат, – а за него получишь сразу, как только… Надеюсь, ты мне веришь и аванс не попросишь?
– Верю, – ответил Тимур, пряча деньги во внутренний карман кожанки.
– Теперь я пойду, а ты минуток через десять тоже уходи. Если только девушку себе не присмотрел.
Ренат сунул мобильник в бушлат и, даже не пожав на прощание руку, покинул бар.
Мужчина в кожанке посидел еще минут пятнадцать, допил коньяк, кофе и с зажженной сигаретой в руке покинул бар.
Бармен увидел, как через минуту на противоположной стороне улицы проехал «Ниссан», за рулем которого сидел мужчина в кожанке. До закрытия оставалось четверть часа. В баре оставались считанные посетители: несколько подержанный, но все еще солидный мужчина с девушкой – явно со своей секретаршей, два парня в широких рэперских штанах и дутых куртках. Парни пили водку, а пожилой мужчина с девушкой – шампанское. Мужчина был уже изрядно пьян, движения его стали неточными, голос сделался довольно громким.
Житель Новосибирского академгородка Андрей Борисович Комов, доктор наук, лауреат Государственной премии, ведущий специалист в своей области, был ужасно занятым человеком. Свободного времени у него почти не оставалось: работа, работа, работа, институт, конференции, симпозиумы… И опять лаборатория, эксперименты. Смерть академика Смоленского Андрея Борисовича Комова потрясла, хотя в последние годы встречались оба ученые намного реже, чем прежде, от случая к случаю, когда Смоленский приезжал в командировку или где-нибудь на симпозиуме.
А полтора года тому назад у Андрея Борисовича Комова и Бориса Исидоровича Смоленского произошла странная встреча. Комов приехал в Москву на конференцию, там Смоленский сам подошел к нему без свиты учеников и важных правительственных чиновников. Он выкроил на беседу полчаса.
Комов в это время пил кофе, покинув зал заседаний. Академик Смоленский тронул его за локоть. Андрей Комов обернулся.
– Здравствуй, Андрей Борисович, – учтиво произнес академик Смоленский.