Он скинул с плеча ремень кобуры, наспех поправил галстук и заторопился вниз: помимо всего прочего, он был начальником охраны, и вечерний рапорт любимому тестю входил в его прямые обязанности.
Губернатор вошел в вестибюль, как обычно, благоухая смесью изысканных ароматов и гордо неся свою неподвластную времени густую шевелюру. “А что ему сделается, – подумал Губанов, с улыбкой идя ему навстречу и протягивая руку для пожатия. – Это мы привыкли: старик да старик, а ему всего-навсего пятьдесят четыре года.
Посмотреть бы на него лет через двадцать. А сейчас он, конечно, орел. На стройке, на морозе, небось, горбатиться не приходилось. На это дело он других посылал, кто рылом попроще, а ему нельзя, он у нас смолоду комсомольский вожак и вообще тыловой лидер.
Это про таких в войну говорили, что у них медаль “За оборону Ташкента”. Старый козел… Ничего, мы тебя выдоим”.
Бородич пожал ему руку и приобнял за плечи, увлекая за собой. Видно было, что губернатор пребывает в отличном настроении, и у Губанова екнуло сердце от радостного предчувствия. Всю последнюю неделю старик насмерть дрался с банкирами, выколачивая деньги под свой проект, и приезжал домой чернее тучи, но сегодня вид у него был совсем другой, и Губанов понял, что дело выгорело.
– Ну, как тут у нас дела? – бодро спросил Бородач, вместе с зятем поднимаясь на второй этаж.
– У нас тут все в пределах нормы, – дипломатично соврал Губанов, решив придержать плохие новости для более подходящего момента. – А вот у вас, я вижу, какое-то событие. На презентации побывали?
– Какая презентация? – скривился Бородич. – Терпеть не могу это дерьмо, ты же знаешь. Хитришь, Алексей, хвостом вертишь! По физиономии твоей вижу, что уже обо всем догадался.
– О чем это вы? – округлив глаза, удивился Губанов. – Ума не приложу.
– Вот артист! В общем, можешь звонить своему Айболиту, пусть понемногу избавляется от своих пациентов и вообще собирает вещи. Строить будем под Звенигородом, я уже присмотрел местечко.
– А деньги? – осторожно спросил Губанов.
– Что – деньги? Пожертвования будем собирать!
Что ты дурачка из себя строишь? Раз я говорю, что будем строить, значит, деньги есть. Я знаю, город будет, я знаю, саду цвесть…
– Когда такие люди в стране Советской есть! – в тон ему подхватил Губанов, и оба расхохотались.
– Точно, – отсмеявшись, сказал губернатор. – Эх, было времечко! Помнишь, Алексей?
– Как не помнить, – с ухмылкой ответил Губанов, открывая перед тестем дверь его кабинета. – Никогда не забуду, как вы меня на бюро райкома имели за джинсы с глазами.
– Ну, а как же без этого, – благодушно сказал Бородач, опускаясь в свое кресло. – Если есть бюро райкома, то надо же на нем время от времени кого-то иметь. А у тебя, понимаешь, глаза во всю задницу. Да еще на фирменных джинсах! Завидно же, как ты полагаешь?
– Я тогда примерно так и понял, – Губанов опять ухмыльнулся, – но промолчал.
– Попробовал бы ты что-нибудь сказать! Коврова бы от тебя мокрого места не оставила.
– Да, Нина Константиновна женщина железная.
– Ха, железная. – На этот раз ухмыльнулся Бородич. – Очень даже мягкая, а уж темперамент, скажу я тебе…
– Что вы говорите! – воскликнул Губанов, для которого отношения тестя с Ковровой вовсе не были тайной.
– Ну, это дело прошлое, не стоит его ворошить, – сказал Бородич. – Давай-ка поговорим о деле, Алексей. Я хотел просить тебя об одной услуге.
– Я весь внимание.
– Мне хотелось бы, чтобы все организационные вопросы, связанные с этим строительством, ты взял на себя. Наш главный архитектор – мужик, конечно, грамотный, но привык работать по старинке, дедовскими методами: СМУ, ПМК всякие… А центр нужно построить быстро и, главное, качественно, без этой нашей славянской разухабистости, когда лес валят гектарами, грязь разводят на пол-области, технику гробят колоннами, ан, глядишь – построили трансформаторную будку, да и та через полгода завалилась… Надо бы частников каких-то нанять, что ли, и лучше из-за рубежа…
– Турок, – сказал Губанов. – Или югославов. А прорабом назначим одного.., одного Кацнельсона. Губернатор поморщился:
– А что, русского найти нельзя?
– Его главное достоинство заключается именно в том, что он не русский, – возразил Губанов. – Вы же сами только что…
– Ладно, ладно. – Бородич махнул рукой. – Ты прав, наверное. В общем я тебе доверяю, но имей в виду: в случае чего спрос будет по полной программе. Не посмотрю, что зять.
– Ну, Иван Алексеевич…
– Верю, верю, потому и прошу: займись ты этим делом. Знаю, что у тебя служба, но я тебя от нее временно освобождаю. Как ты считаешь, этот твой капитан справится?
– Да я и сам справлюсь. Служба необременительная. Любят вас в области. Иван Алексеевич, так что охране при вас вроде бы и делать нечего.
– Уж сколько лет твердили миру, что лесть глупа, вредна… – процитировал губернатор. – Кстати, ты не помнишь, как там у Крылова: глупа или гнусна?
Губанов виновато развел руками, давая понять, что не помнит.
– Ну, черт с ней, с лестью. Давай-ка дернем по пять капель за успех мероприятия.
Он полез в тумбу стола за бутылкой, а Губанов тем временем принес рюмки и нарезанный ломтиками лимон на фарфоровом блюдечке. Они выпили по чуть-чуть и разошлись, весьма довольные друг другом.
В тот вечер Губанов так ничего и не сказал губернатору о выходке его любимой дочери.
* * *
Лето закончилось как-то незаметно, да и осень показалась лишь незначительным эпизодом, наподобие краткого предисловия к зиме. После первых настоящих морозов вдруг наступила долгая оттепель, и Москва на несколько недель погрузилась в море слякоти, от которой не было никакого спасения. Отвратительная серо-коричневая жижа веером разлеталась из-под колес автомобилей и сыто чавкала под ногами пешеходов, налипая на брюки и голенища сапог мокрыми неопрятными лепешками. Время от времени с неба принимался падать густой мокрый снег. В основном это происходило по ночам, и тогда город просыпался белым и нарядным, но уже через несколько часов снег таял, и все возвращалось на круги своя.
Было начало третьего ночи, когда лежавший на прикроватной тумбочке телефон издал негромкую мелодичную трель. Ирина Быстрицкая проснулась от этого звука, но не стала открывать глаза: под одеялом было тепло и уютно, и сон ей снился теплый, уютный – такой, что с ним жалко было расставаться, да и телефон сразу же замолчал, потому что Глеб взял трубку и молча поднес ее к уху.
Некоторое время он неподвижно сидел на постели, видимо, вслушиваясь в то, что говорил ему звонивший посреди ночи человек, потом коротко сказал: “Да”, положил мобильник на тумбочку и потянулся за брюками.
– Кто звонил? – не открывая глаз, сонным голосом спросила Ирина.