– Добрый вечер.
– Добрый вечер, – настороженно поздоровался Бородич. – Стул-то вы зачем взяли?
– Надеюсь, вы мне предложите присесть.
Предложения не последовало, тем не менее Глеб поставил стул и сел напротив Бородича.
– Вас, по-моему, Иваном Сидоровичем зовут?
Это было произнесено таким тоном, словно они когда-то были знакомы. Но Бородич так и не смог припомнить Глеба, хотя память на лица имел отменную.
– Вроде бы да, – наконец произнес он, – но, по-моему, мы видимся впервые.
– Дело у меня к вам, Иван Сидорович, деликатное.
– Слушаю.
Чуткий слух Бородича уловил в этих словах намек на получение денег, в таких вопросах Иван Сидорович не ошибался. Если ему говорили, что дело деликатное, значит, собирались платить. Взгляд дежурного немного подобрел, руки выскользнули из-под стола, легли на стекло.
– Коли смогу чем-нибудь помочь, почему же не попробовать?
– Вы, Иван Сидорович, в свое время работали швейцаром в «Интуристе»…
При упоминании о тех днях Бородич мечтательно улыбнулся.
– Было дело.
Но тут же спросил с подозрением:
– А вы, собственно говоря, откуда будете?
– Нет-нет, – поспешил успокоить его Глеб, – ни к милиции, ни к ФСБ я отношения не имею.
Дело, так сказать, частное. Ищу одну женщину, которую вы, наверное, знаете.
– На такой работе многих знать будешь.
Глеб полез в карман, вытащил заранее приготовленную двадцатидолларовую банкноту и подсунул ее под толстое стекло, укрывавшее стол. Из-под стекла остался торчать лишь маленький уголок, потянув за который, можно было легко вытащить банкноту. Бородич уставился на деньги, лежащие под стеклом.
«Как в витрине магазина», – подумал Сиверов.
– Бабу одну мне надо найти… – тон Сиверова стал куда более развязным, чем прежде. – Друг попросил, самому ему некогда, да и общий язык с людьми он плохо находит. Лет пять-семь назад она, наверное, частенько в «Интурист» наведывалась.
Вновь рука Глеба скользнула во внутренний карман куртки, на этот раз перед Иваном Сидоровичем легла фотография: обнаженная проститутка в профиль и с ней – мужчина, лицо которого было густо закрашено черным маркером.
– Это он, приятель ваш? – поинтересовался Бородич, разглядывая снимок.
– Кто ж захочет, чтобы его в таком виде посторонние видели? Человек он уважаемый.
Проститутку Бородич узнал сразу. Два года она практически каждый день наведывалась в «Интурист». Но признаваться в том, что узнал женщину, Иван Сидорович не спешил. В конце концов, ему еще не сказали, что двадцатка станет его собственностью.
– Припоминаете? – проследив ход мыслей Бородича, Глеб щелчком вогнал купюру поглубже – теперь ее можно было вынуть, только подняв стекло.
– Припомнил. Но это давненько было, году в девяносто втором – девяносто третьем. И прическу она тогда другую носила – длинные волосы, когда распускала, до самой задницы висели, – слово «задница» Бородич произнес мечтательно, в памяти мгновенно ожили те два раза, когда ему пришлось развлекаться с Эммой.
– Звали-то ее как?
– Фамилии не припомню, а вот имя… – Иван Сидорович сузил глаза, понимая, что сейчас должен сказать как раз то, что стоит денег, – Эмма ее звали, – с тяжелым вздохом проговорил Бородич.
– Вы, батя, в этом уверены?
Такое обращение ничуть не покоробило бывшего швейцара гостиницы «Интурист». Он привык, когда его называют «отцом», «батей», именно так обычно обращались к нему сутенеры.
– Если сомневаетесь, спросите у своего дружка. У нее на левой груди большая черная родинка.
Сиверов вспомнил одну из фотографий. Все сходилось.
«Да, ошибался Потапчук, если не по заднице, то по груди проститутку вспомнить можно».
– Найти бы мне эту бабенку.
– О, это посложнее будет! – Бородич положил ладонь на купюру. Ему хотелось взять ее в руки, но он лишь заскреб ногтями по гладкому стеклу. – Уж и не помню, когда мы с ней в последний раз виделись.
– Живет где?
– Не я к ней домой ездил, а она ко мне в гостиницу. Кто же в таких делах адрес спрашивает? Она приходила, я ее пускал, – уже окончательно поверив, что Глеб не из милиции и не из ФСБ, разоткровенничался бывший швейцар.
Он знал: ни милиция, ни ФСБ долларами за такую информацию не расплачиваются – они бы действовали иначе, нашли бы, как прижать. – А чем Эмма другу вашему насолила? Девочка, вроде, аккуратная.
– Понравилась она ему очень, хотел бы еще встретиться, – с усмешкой ответил Сиверов.
Бородич понимал, что Глеб темнит, и фотографии, скорее всего, делались без ведома мужчины, лицо которого было замазано черным маркером.
Но чужие разборки его не касались, почему бы не срубить немного деньжат за информацию – старую, которая никак не могла повлиять на его сегодняшнее положение.
– Я еще двадцатник дам, если припомните ее сутенера, – пообещал Сиверов.
– Неприятностей у меня не будет?
– Дело ведь давнее, какие могут быть неприятности, батя?
– Это как посмотреть, – Иван Сидорович недовольно поморщился. – Придешь ты к нему, а он и спросит: «Кто навел?»
– Я вас закладывать не стану, слово даю. Мое слово как топор, сказал – отрубил.
– Если бы этот парень все еще сутенером был, я бы не сомневался, но он теперь большой человек и, наверное, не любит, когда ему о прошлом напоминают.
– Мне, батя, самому не интересно тебя засвечивать, – достав деньги, Глеб зашуршал купюрами.
Он не раз убеждался, что этот звук производит на многих прямо-таки гипнотизирующее воздействие.
И вновь двадцатидолларовая банкнота вползла под стекло, прикрывавшее стол.
– Знал бы я, где Эмма живет, сразу бы тебе ее адрес дал, не раздумывая. Мне с ней делить уже нечего. А парень, хоть и крутым стал, меня не забыл. Стою как-то раз в дождь на остановке, а там – ни навеса, ни козырька, вдруг джип останавливается метрах в пятидесяти впереди. Мало ли кто остановился, может, сигареты человеку купить надо, так он сдал назад, распахнул дверцу и кричит: «Сидорович, садись!» Не забыл, стервец, довез до самого дома, хоть это ему и крюк.
– Извини, батя, но я что-то недослышал, как его зовут и где его можно найти, – Глеб, подстегивая Бородича, держал пальцами уголок купюры.
– Не переживай, засовывай бумажку, – махнул рукой Иван Сидорович. – Гудкович его фамилия, зовут Валентином. Как по отчеству – не знаю. Он теперь бизнесом занимается, ночной клуб «Титаник» держит.