Я считаю необходимым подтвердить соотношение содержания сновидения с мыслями, скрывающимися за ним, на новом примере, который отличается чрезвычайно искусным сплетением этого взаимоотношения. Сновидение сообщено мне одним из пациентов, которого я лечу от клаустрофобии (боязнь закрытых помещений). Ниже мы увидим, почему я озаглавил это интересное сновидение следующим образом:
«Красивое сновидение»
«Он едет в большом обществе по улице X., на которой находится скромный постоялый двор (на самом деле это неверно). На постоялом дворе дается спектакль, он – то публика, то актер. В конце концов ему приходится переодеваться, чтобы вернуться в город. Часть персонала выходит в партер, другая – в верхний ярус. Возникает ссора. Стоящие наверху сердятся, что люди внизу еще не готовы и что они поэтому не могут выйти. Брат его наверху, сам он внизу, и он сердится на брата, что его так толкают. (Эта часть сновидения наиболее туманна). Перед приездом на постоялый двор было уже решено, кто будет наверху и кто внизу. Потом один взбирается в гору по той же улице X., ему идти тяжело и трудно, он не может сдвинуться с места, к нему подходит какой-то пожилой господин и ругает итальянского короля. Ближе к вершине горы идти становится гораздо легче».
Трудность подъема была настолько отчетлива, что он по пробуждении несколько минут сомневался, испытал ли он это чувство во сне или наяву.
Судя по явному содержанию, едва ли можно похвалить это сновидение. Толкование его я вопреки своему обыкновению начну с того места, которое показалось спящему наиболее отчетливым.
Приснившаяся моему пациенту трудность подъема и одышка представляют собою один из симптомов, действительно имевшихся у него несколько лет назад. Симптом этот в связи с другими явлениями был отнесен врачами на счет туберкулеза (по всей вероятности, симулированного на истерической почве). Мы знакомы уже с этим своеобразным ощущением связанности из эксгибиционистских сновидений и снова видим здесь, что они в качестве постоянно имеющегося налицо материала применяются в целях какого угодно другого изображения. Часть сновидения, изображающая, насколько вначале был труден подъем в гору, а в конце стал значительно легче, напомнила мне при сообщении сновидения известное, мастерски написанное введение к «Сафо» А. Доде. Там молодой человек вносит по лестнице возлюбленную, которая вначале кажется ему легкой, как перышко; эта сцена символизирует собою мысль, которой Доде предостерегает молодежь не обращать своей серьезной склонности на девушек низкого происхождения и с сомнительным прошлым. Хотя я и знаю, что мой пациент имеет связь с одной актрисой и лишь недавно порвал ее, я все же не надеюсь, что такое мое толкование окажется правильным. Кроме того, в «Сафо» мы видим обратное, чем в сновидении; в последнем подъем вначале был труден, а впоследствии легок; в романе же он может служить для символики лишь в том случае, если то, что вначале казалось легким, оказывается в конце тяжелым бременем. К моему удивлению, мой пациент говорит, что это толкование согласуется с содержанием пьесы, которую накануне вечером он видел в театре. Пьеса эта называлась «Обозрение Вены» и изображала жизнь девушки, которая воспитывается в хорошей семье, попадает затем в высший свет, завязывает сношения с высокопоставленными лицами, «подымается ввысь и, наконец, опускается». Пьеса эта напомнила ему другую, виденную им несколько лет назад и носившую название «Со ступеньки на ступеньку». Продолжаем наш анализ. На улице X. жила актриса, с которой он имел последнюю связь. Постоялого двора на этой улице нет, но когда он из-за этой дамы провел часть лета в Вене, он остановился в небольшой гостинице вблизи ее дома. Уезжая из гостиницы, он сказал кучеру: «Я рад, что там я не видел хоть насекомых». (Это также одна из его фобий). Кучер ответил: «Да и как вы могли там остановиться? Это ведь не гостиница, а прямо постоялый двор!» С постоялым двором у него связывается тотчас воспоминание о стихотворении Уланда:
«У симпатичного хозяина был я недавно в гостях». [89]
Хозяин в стихотворении Уланда – большая красивая яблоня. Тотчас вслед за этим он вспоминает одно место из «Фауста»:
Фауст:
«Я видел яблоню во сне.
На ветке полюбились мне
Два спелых яблока в соку.
Я влез за ними по суку».
Красавица:
«Вам Ева-мать страсть
Рвать яблоки в садах и красть.
По эту сторону плетня
Есть яблоки и у меня».
Перевод Б. Пастернака.
Не подлежит ни малейшему сомнению, что разумеется здесь под яблоней и яблоками. Красивый бюст был также в числе тех прелестей, которыми приковывала к себе актриса моего пациента.
Мы имеем полное основание предполагать, что сновидение относится к какому-нибудь впечатлению детства. Если это правильно, то оно должно относиться к кормилице моего пациента, которому теперь скоро минет пятьдесят лет. Кормилица, как и Сафо Доде, представляется намеком на недавно покинутую им возлюбленную.
В сновидении появляется и брат (старший) пациента; он наверху, а мой пациент внизу. Это опять-таки «переворачивание» истинного положения вещей, так как брат его, как мне известно, утратил свое социальное положение, – мой же пациент пользуется превосходной репутацией. «Переворачивание» это имеет особый смысл. Оно имеет значение и для другого соотношения с содержанием сновидения и мыслей. Мы уже упоминали о том, где оно встречается еще раз: в конце сновидения, где относительно бремени дело обстоит как раз противоположно тому, как в романе «Сафо». В «Сафо» мужчина несет женщину, находящуюся с ним в половой связи; в мыслях сновидения речь идет, наоборот, о женщине, которая несет мужчину, а так как этот случай может быть отнесен только к детству, то он и касается кормилицы, которая с трудом несет своего питомца. Конец сновидения содержит, таким образом, опять-таки соединение представлений о Сафо и о кормилице.
Подобно тому, как Доде избрал имя «Сафо» [90] не без намерения связать его с известным пороком, так и элементы сновидения, в которых одни люди находятся наверху, а другие внизу, указывают на фантазии сексуального характера, занимающие моего пациента и в качестве подавленных инстинктов стоящие в несомненной связи с его неврозом. Так как сновидение изображает именно эту фантазию, а не воспоминание о детских происшествиях, то и толкование само по себе не обнаруживает их; нам дает их лишь содержащие мыслей и позволяет констатировать их значение. Истинные и воображаемые происшествия представляются здесь – и не только здесь, но и при создании более значительных психических феноменов, чем сновидение, – равноценными. Большое общество означает, как мы уже знаем, тайну; брат – не что иное, как заместитель всех соперников у женщин; то, что это именно брат, а не кто-нибудь другой, объясняется опять-таки взаимозависимостью сновидения и воспоминаний детства. Эпизод с господином, который ругал итальянского короля, относится через посредство свежего и самого по себе индифферентного переживания опять-таки к проникновению лиц низшего сословия в высшее общество. Кажется, будто наряду с предостережением, даваемым Доде молодежи, ставится аналогичное, относящееся к грудному младенцу.