– Не зови меня Катей, я не люблю это имя. Я выбрала псевдоним и живу под ним.
– Не буду больше, Лёка, – Инга с улыбкой повинилась. – А ты мне объясни, почему ты так неуверенна в себе и своем таланте? Через весь расклад проходит эта твоя неуверенность!
– А что будет? Что меня ждет? – Лёка с волнением и тревогой всматривалась в разложенные карты. Ее щеки, обычно бледные, даже покрылись легким румянцем.
– У тебя будет взлет, может быть даже стремительный, но тебе придется пройти через некоторые трудности. Несерьезные, но тебе они покажутся серьезными. Настолько, что ты даже… – Инга помолчала, не глядя стряхнула пепел с сигареты в пепельницу и подняла взгляд с карт на Лёку. – Что ты даже впадешь в депрессию. Вот этого я тебе делать не рекомендую! Ты можешь попасть в больницу со своим нервным срывом, но он этого не будет стоить. Поверь мне, можно обойтись и без срывов. Все получится!
Лёка заметно с облегчением перевела дыхание и улыбнулась.
– Только карьера требует жертв, сама понимаешь… В чем-то находишь, в чем-то теряешь.
– А… потери будут серьезными?
– Для тебя это не будет столь болезненной жертвой, – Инга улыбнулась, но в ее улыбке мелькнула легкая печаль. Мелькнула – и пропала, будто ее и не было. – Концерты, записи, новые люди – все это закружит тебя вихрем. Печалиться тебе будет некогда!
Лёка обрадовано взвизгнула и бросилась Инге на шею.
– Я тебя так люблю! Так люблю!
Инга лишь улыбнулась и с нежностью убрала Лёкину длинную челку с ее лица.
Лариса с некоторой тревогой погрузилась в удобное кресло рядом с Вадимом и с неприязнью покосилась на ремень безопасности. Парень перехватил ее тревожный взгляд и засмеялся:
– Я не принуждаю тебя пристегиваться.
– Да уж, пожалуйста… – она тихо проворчала. О недавней аварии и заклинившем ремне Лариса вспоминала еще с содроганием. И вообще она бы предпочла как средство передвижения метро, а не машину, но не осмелилась сейчас сказать об этом Вадиму.
– Я не буду сильно гнать, не бойся, – он угадал ее страхи и завел двигатель. Машина тронулась с места и покинула унылый больничный двор.
Чтобы немного отвлечься от своих страхов, Лариса спросила у Вадима разрешения включить музыку и, получив согласие, нажала кнопку магнитолы.
…Мир изначально хороший,
Связанный с будущим, прошлым.
Мир предназначен для нас,
Созданный нами здесь и сейчас.
Свитый из сказок и песен.
Изредка мрачен, изредка весел.
Мир из улыбок и слез
Глупая шутка всерьез…
– Кто это поет? Что за группа? – Лариса, вслушиваясь в музыку и слова песни, снова повернулась к Вадиму.
– Это Инга диск забыла, да все никак не заберет. Певицу зовут Лёка. Псевдоним, конечно, в жизни ее зовут по-другому. Еще неизвестная. Диск этот, кажется, записан на ее личные средства и не растиражирован. Если не нравится, посмотри в бардачке другие диски.
– Нет, наоборот, очень нравится! – Лариса горячо заверила и сделала звук громче. – А откуда у вас с Ингой этот диск, раз он еще не тиражируется?
– Это у сестры моей спроси, – Вадим усмехнулся. – Она с этой Лёкой общается.
– Ладно, спрошу – Лариса ответила и замолчала, слушая песни.
– Если хочешь, заедем куда-нибудь поужинать, – Вадим, покосившись на притихшую девушку, предложил.
– Нет, хочу поскорей домой, – она сделала звук тише. – Я уже давно не была у себя. Вначале, после того, как Алена погибла, жила у родителей. А потом попала в больницу, где меня продержали целую неделю. Зачем столько? Я ведь практически не пострадала, травм серьезных не получила. Просто легкое сотрясение, шок, нервы… Все наложилось… Но я бы могла и дома прийти в себя.
– Но в больнице тебе все же провели лечебный курс.
– Мда-а, кололи уколы, от которых я сурком спала.
– Зато отоспалась! – Вадим усмехнулся и, приоткрыв со своей стороны окно, закурил.
– Это точно…
…Мы уходим, чтоб вернуться
И продолжить путь назад.
По спирали каждый шаг.
Для того чтоб вдруг проснуться.
Где проснуться, с кем и как?
Неотрывно, день за днем
Сон сменяет новый сон.
Ты мне снишься, ты в тумане,
Снова пропасть между нами.
По глазам ведешь рукою –
Не проснешься, будь со мною.
Лишь во сне мне это надо.
Лишь во сне мы будем рядом…
– Я обязательно расспрошу твою сестру об этой певице! Мне очень понравились ее песни.
– Можешь взять диск домой послушать.
– Ой, спасибо! – Лариса обрадовалась и пообещала:
– Завтра же тебе и верну его!
Вадим свернул в переулок и уже через минуту припарковал машину во дворе дома.
Лариса зажгла в коридоре свет и с обрадованной улыбкой повернулась к Вадиму, вошедшему следом:
– Вот я и дома!
– Рада?
– Еще бы!
Сняв ботинки, она, не снимая куртки, прошлась по квартире, зажигая везде свет.
– Пыльно только… Я уже столько времени не была здесь.
Вадим разулся и с сумкой в руках прошел за Ларисой в комнату.
– Твои вещи. Куда их поставить?
– Да где угодно! Потом разберу. Я родителям еще не успела позвонить, не сказала, что меня выписали сегодня. Они думают, что в понедельник.
– Позвони…
– Потом! – она улыбнулась и плюхнулась на диван. – Очень торопишься?
– До понедельника совершенно свободен, – он, присев рядом с ней на диван, с улыбкой заверил.
– Значит, чай попьем вместе! Можешь немного подождать? Я хочу привести себя в порядок.
– Я же сказал, что никуда не тороплюсь! – он с легкой усмешкой посмотрел на нее.
– Почему ты так на меня смотришь?
От его долгого пристального взгляда ей стало неловко, и она смущенно потупилась.
– Любуюсь. Нельзя?
– Нельзя! – она уверенно отрезала. – Пока я выгляжу как вылинявшая тряпка, нельзя!
– Интересное сравнение! – Вадим засмеялся и проводил взглядом Ларису, вскочившую с дивана и принявшуюся что-то искать в приоткрытом шкафу.
– Отвернись! Я собираюсь идти в душ и выбираю себе белье…
Он опять усмехнулся: какая же она забавная! Но послушно отвел взгляд.
– Я быстро! Можешь пока поставить чайник.
Хлопнула дверца ванной, и через некоторое время послушался шум воды. Вадим поднялся с дивана и отправился на кухню. Поставил по просьбе Ларисы чайник и снова вернулся в комнату. Полистал немного женский журнал, оставленный на телевизоре, просмотрел подборку музыкальных дисков, прошелся по комнате, с любопытством рассматривая предметы обстановки. Ему интересно было знать о хозяйке квартиры как можно больше: как она засыпает – свернувшись калачиком или раскинувшись на постели. Как просыпается утром и взъерошенная и сонная бредет в ванную умываться. Какую музыку она слушает: под какую грустит, а под какую – радуется. И когда замерзает, в какой домашний свитер кутается. Осматриваясь в комнате, он пытался представить себе Лару в разных бытовых ситуациях. Ему казалось, что она бы нравилась ему в любом виде – даже когда сонная и растрепанная, с косметикой или без, светящаяся от настроения или с покрасневшим простуженным носом. Он старался не думать о том, какая она сейчас в душе, и мысли об этом превалировали. Он старался думать о ней в строгом деловом костюме и с завязанными в хвост волосами – какую видел в офисе, но представлялась она ему такой, какой была сейчас в душе – «одетой» лишь в переливающийся на свету водный бисер. Она выйдет из душа, и от ее влажных длинных волос и разрумяненной гладкой кожи будет пахнуть так притягательно, что… чай пить они уже вряд ли будут. Он просто не сможет сидеть напротив нее и следовать чинному чайному ритуалу, как чопорный англичанин на светском приеме. И ей тоже вряд ли на самом деле нужна эта «чайная традиция», но воспитание и застенчивость не позволяют сразу дать волю инстинктам. И каким богам помолиться, и в какое царство проторговать душу за еще сколько-то мгновений выдержки, которые покажутся адовой вечностью – для соблюдения «чайной церемонии». Изощренный «человек разумный» сам придумал себе множество пыток для усмирения инстинктов, дабы проложить еще большую пропасть между человеком-животным и человеком цивилизованным. Чайная церемония – одна из них.