За столом сидела я сама. Так мне показалось в первое мгновение, потому что у девушки, находившейся за столом, был мой профиль – с большим носом, крутым лбом и аккуратным, четко прорисованным подбородком. Каштановые волнистые волосы, спускающиеся до поясницы, перетягивала зеленая лента, я часто делала себе такую прическу. Девушка сидела, запрокинув голову и прикрыв глаза, ее рот был приоткрыт. Руки лежали на столешнице, и я заметила, что пальцы одной из них сжаты в кулак, словно незнакомка прятала небольшой предмет. Одета непрошеная гостья была в наряд, которого у меня сроду не было, – в пеструю многоярусную юбку длиной до щиколоток и белую блузу в крестьянском стиле с рукавами-фонариками и шнуровкой на груди. Широкий ворот блузы оставлял плечи девушки почти полностью оголенными. Незнакомка была смуглянкой – и это оказалось еще одним различием между нами. Я, белокожая, никогда не загорала до такого насыщенного оттенка.
– Кто вы? – спросила я от неожиданности на русском.
Девушка встрепенулась от звука моего голоса и резко повернула голову. Увидев ее лицо в анфас, я поняла, что наше сходство – отдаленное. Мы были похожи в профиль, но сейчас я видела совсем другое лицо. Ее лицо, хотя его черты и не являлись классически правильными, благодаря совершенству пропорций и плавности линий казалось изумительно красивым какой-то особенной привлекательностью, дикой и загадочной. Красота девушки не имела ничего общего с типичной модельной внешностью, растиражированной глянцем. Будто вдруг передо мной оказалась инопланетянка – с огромными глазами под тяжелыми верхними веками и с немного поднятыми к вискам уголками. Радужка была такой насыщенной зелени, будто напоенная дождями сочная трава.
– Пришла… – прошептала девушка на испанском, не сводя с меня взгляда. – Пришла, – повторила она, и ее глаза при этом блеснули, как у кошки в темноте, вызвав у меня неприятные ощущения. – Давно тебя жду. Не ходи туда, не ходи…
Она медленно развернулась ко мне корпусом, и я вскрикнула от ужаса, потому что только сейчас заметила темное пятно, расплывающееся на белоснежной блузке, и рукоять ножа, торчавшую из груди девушки. Деревянная рукоять, уже хорошо знакомая мне… Глаза девушки, чей слишком яркий блеск еще мгновение назад напугал меня, стали тускнеть – постепенно, как гаснет свет в кинотеатре. Из груди несчастной вырвался хриплый стон, и моим первым порывом было броситься к ней. Но я осталась на месте, глядя то в распахнутые глаза девушки, то на ее руку, пальцы которой были сжаты в кулак, но сейчас медленно разжимались, словно раскрывались лепестки цветка. Мне вдруг подумалось, что этот цветок – ядовит и что мне совершенно не хочется видеть то, что сжимает в кулаке незнакомка. Но, однако же, я не могла отвести взгляда от длинных гибких пальцев. Видимо, умирающей было очень важно успеть показать мне то, что она прятала в кулаке.
Ее пальцы разжались, и я увидела на раскрытой ладони фигурку кошки, которую нашла в своей квартире. Я в недоумении перевела взгляд с ладони незнакомки на ее лицо, будто надеясь получить объяснения. Но приоткрытые губы оставались неподвижны, а глаза остекленели, как у куклы. Из уголка рта потекла темная струйка, закапала на смуглую грудь каплями, расплывающимися по вороту блузки безобразными пятнами. Эти кровавые пятна на вороте блузки расползались по белоснежной ткани, пока не слились с пятном на груди в одно большое. Тараща глаза от ужаса, я попятилась из кухни.
Я пятилась и пятилась, но вот наткнулась спиной на что-то и… проснулась.
Испытывая странное дежавю, я медленно обвела взглядом потолок, скользнула по шкафу с полуоткрытой дверцей, посмотрела на трюмо. Так я уже оглядывала свою комнату – точно в такой же последовательности – после первого пробуждения. Что это было? Сон? А может, и сейчас я все еще сплю? Или уже бодрствую?
Я встала, надела шорты, не в силах отделаться от навязчивого ощущения, что делаю все это во второй раз. Чтобы избавиться от неприятного чувства и осознать себя в реальности, достала мобильный телефон и набрала номер мамы. Когда она ответила, я бодро сказала, что уже на месте и у меня все в порядке.
– Ты поселилась в отеле? На Коста-Брава? – спросила мама, которую я не посвятила в подробности поездки, просто позвонила накануне отлета и сообщила, что уезжаю в Испанию. Мама тогда одобрила это решение: по ее мнению, после пережитых трудностей мне не мешал хороший отдых. Но она даже представить себе не могла, что поездке предшествовали странные происшествия.
– Нет, мама, – призналась я. – Остановилась не на побережье. Мне не хочется пляжного отдыха, туристические места вызывают у меня головную боль, поэтому я сняла через Интернет домик и собираюсь провести в уединении какое-то время. Он находится в небольшом поселке, расположенном в получасе езды от Барселоны, тихом, абсолютно не туристическом. Если честно, я еще не выходила из дома, только успела получить от хозяйки ключи и немного отдохнуть с дороги. Сейчас вот встала. Перекушу и отправлюсь на прогулку – осматривать окрестности.
– Ну что ж, дело твое, – вздохнула мама. – Понимаю твое решение. Знаешь, тихие испанские поселки вызывают у меня больше доверия, чем шумные туристические места с их дискотеками, развлечениями, алкоголем и разгулявшимися отдыхающими. Хотя, прошу тебя, выходи на связь почаще.
– Разумеется! Наведаюсь еще в библиотеку, где, как сказала хозяйка, есть Интернет.
– Скажи на всякий случай название поселка: мне станет спокойней, если я буду знать, где ты находишься.
Я назвала. И мама медленно, со вкусом, раскатывая на языке, будто мягкую карамель, повторила:
– Санрок. Сан-рок…
И замолчала, будто о чем-то задумавшись.
– Мне кажется знакомым это название, – призналась она после паузы. – Только не могу вспомнить, где я его слышала.
Она попросила меня быть осторожной, и мы попрощались. Отложив телефон, я улыбнулась: после разговора с мамой на душе сделалось спокойно. Мне вспомнилось, что в детстве, когда я заболевала, самым лучшим средством от боли и жара становилось мамино присутствие. Вот еще минуту назад мне бывало очень плохо, щеки и лоб пылали, тело ломило от температуры, в горло будто понатыкали иголок, но стоило маме присесть рядом со мной на кровати, положить прохладную ладонь на лоб, наклониться ко мне с поцелуем, перебрать пальцами мои спутанные волосы, как и жар спадал, и боль проходила, и я засыпала счастливая, почти выздоровевшая. Вот и сейчас мне стало так же хорошо, как в детстве. Почему мне об этом вспомнилось? Наверное, потому, что я уже потеряла это чудесное ощущение – такой вот духовно-телесной связи с мамой. Просто повзрослела и вышла замуж. Я так стремилась к самостоятельности, что сама сделала все возможное, чтобы оборвать связующие нас нити. Формальные звонки, формальные визиты, торопливые разговоры, лишенные задушевности, – я будто ставила галочку в дневнике собственной жизни, отмечая выполненные планы: посещение родителей, звонок им. Все.
Сейчас, уже успокоившись после сложного развода, я будто вновь родилась – для другой жизни, другого пути, который еще не нащупала. И, возможно, поэтому, ощущая себя в какой-то мере новорожденной, вновь стала остро чувствовать связь с матерью.