– Что же ты хочешь, мне не двадцать лет и даже не пятьдесят, а как-никак совсем немного и до столетия осталось.
Жена покачала головой и бесшумно покинула кабинет.
А Иван Николаевич брал остро отточенный карандаш. И правая рука вместо того, чтобы быстро писать, рисовала на листе бумаги кресты, круги и стрелы. Академик то и дело доставал носовой платок и вытирал мокрый лоб. Ему казалось, что в кабинете невероятно душно, хотя окно было приоткрыто. А то вдруг его начинало знобить, и тогда он шел в кухню, где либо жена, либо дочь заботливо готовили для него травяной чай, который ему всегда помогал.
Сегодня ему понадобился справочник, старый, к которому он уже давно не обращался. Все старые справочные издания перекочевывали с нижних полок на самые верхние – туда, где в углах потолка белела лепнина. Приходилось ставить стремянку, старомодную, тяжелую, и по ней взбираться наверх.
Академику надо было уточнить кое-какие цифры, причем из своей же работы почти сорокалетней давности. Выбравшись из-за стола, Иван Николаевич поставил стремянку к полкам и стал подниматься. На четвертой ступеньке он вдруг пошатнулся, голова закружилась, сердце затрепыхалось в груди. Он вскрикнул.
Но дверь кабинета была плотно закрыта. Лебедев еще раз позвал жену и дочь, но на этот раз крик получился такой слабый, что он даже не услышал собственного голоса.
«Да что это со мной? Голова кружится…»
Он вцепился двумя руками в стремянку и понял: сам он спуститься не сможет, один шаг – и упадет.
Высота была небольшой, но небольшой для молодого человека, который может, падая, сгруппироваться и прийти на ноги. Иван же Николаевич понимал: если он попытается соскочить, то просто-напросто рухнет, а тяжелая стремянка упадет на него.
– Нет, нет, – бормотал он, ложась на стремянку и медленно сползая по ней.
Он пытался нащупать ногой ступеньку, но ноги стали какими-то ватными.
«Слава Богу, еще руки не отказывают!» – с какой-то горечью подумал академик, разжимая пальцы и перехватывая гладкую деревяшку на несколько сантиметров ниже.
Иван Николаевич, как ему показалось, уже стал на пол, он даже рискнул глянуть вниз. И в это мгновение все перед глазами расплылось, завертелись разноцветные круги, набегая друг на друга, сталкиваясь, рассыпаясь в светящиеся звезды, и академик потерял сознание. Возможно, не будь на полу старого ковра, он бы разбился в кровь. Но ковер смягчил удар, стремянка упала на пол, сбив несколько книг, зацепила старую вазу, когда-то подаренную ему в Грузии, и эта ваза, медная, чеканная, загрохотала по полу так громко, что не услышать этого шума было уже невозможно.
Когда дочь с женой, услышав грохот, в испуге прибежали в кабинет, академик лежал на спине, прикрыв лицо руками. Ноги были неестественно подвернуты.
Дочь бросилась к отцу, наклонилась, приложила ухо к груди. Сердце билось, но неровно, прерывисто, с большими перепадами, то вдруг частило, то несколько секунд молчало.
– «Скорую»! Мамочка, «Скорую»! – срывающимся голосом прокричала дочь.
А жена Ивана Николаевича уже накручивала диск, но, как всегда бывает в таких случаях, набирала не номер «Скорой помощи», а звонила в пожарную охрану.
Не пускаясь в объяснения, она бросила трубку и снова принялась звонить, но от страха за мужа опять набрала не те цифры. , Наконец, дозвонившись, она закричав в трубку надломленным голосом:
– Академику Лебедеву плохо! Ивану Николаевичу Лебедеву!
– Сколько ему лет?
– Много! Много! Скорее, пожалуйста!
– Ждите, – сказали ей, когда она назвала адрес.
И тут же Надежда Алексеевна принялась вызванивать лечащего врача. Тот оказался на месте и пообещал немедленно приехать.
Оба врача появились одновременно, столкнувшись уже в подъезде. Академика Лебедева положили на диван; вскоре он пришел в сознание. Ему сделали два укола, но ни лечащий врач, ни врач со «Скорой помощи» определить причину внезапного приступа не могли. Напрашивался естественный ответ: старость, она и есть старость, ничего не поделаешь.
– Надо меньше работать, больше гулять, дышать свежим воздухом, – говорил, разводя руками, лечащий врач. – Поменьше мясного, поменьше крепкого чая, и тогда все будет в порядке. А самое главное – исключить всякие стрессовые ситуации.
О том, чтобы лечь в больницу хотя бы на пару недель, Иван Николаевич и слышать не хотел. Он мгновенно превратился в сварливого вздорного старика, спорить с которым абсолютно бесполезно. Напрасно жена и дочь надеялись на здравый смысл.
Иван Николаевич Лебедев был и оставался фанатиком науки. У него на столе лежало несколько незаконченных работ, а лечь в больницу, где нет ни книг, ни справочников, ни его черновиков, значило для академика вычеркнуть две недели из жизни, вычеркнуть их собственной рукой. А ведь за эти две недели он может многое сделать, многое обдумать и написать. Поэтому было принято следующее решение: лечащий врач, который знал семью Лебедевых уже не один десяток лет, будет заходить два раза в день, а в случае необходимости, появится и ночью, по первому же звонку.
Уколы и таблетки, как казалось Ивану Николаевичу, подействовали. Он приободрился и уже не лежал, запрокинув голову, на большой подушке, а сидел па диване, гордо поглядывая на своих домашних. Его седые волосы были взъерошены, попадавший па них солнечный луч делал их похожими на нимб над головой святого. Единственное, что не вязалось с иконописным обликом, так это очки в массивной оправе. Где же вы видели святого в очках?
При Лебедеве лечащий врач улыбался, панибратски называл его молодцом, но делал это только с одной целью – расположить академика к себе и уговорить его лечь в больницу. Однако стоило лишь заикнуться об этом, как дружеские отношения уходили па второй план.
– Ни за что! – звучал категорический отказ.
Врач «Скорой помощи» спешил и, понимая, что оставляет академика в надежных руках, ретировался.
– А теперь оставьте меня в покое, – Иван Николаевич протянул доктору руку, хотя обычно редко кого удостаивал рукопожатия.
Не ответить на этот жест было невозможно, стало быть, оставаться дальше врач не мог. Уже в прихожей, набрасывая плащ, он зашептал на ухо супруге академика:
– Я вас прошу, употребите все свое влияние, ему необходимо лечь в больницу.
Женщина вздохнула:
– Я только что сама хотела попросить об этом же вас.
– Это жизненно необходимо! – врач сделал ударение на слове «жизненно».
– Я-то понимаю, но он… – опять вздохнула Надежда Алексеевна и развела руками.
– Ну, и мне остается развести руками, – усмехнулся доктор. – Если что – звоните сразу же, дело могут решить минуты. Вот ампулы, шприцы. Я оставляю все это, в случае чего сделайте инъекцию.