Тридцатитрехлетний Алекс успел за свою жизнь повоевать как никто другой из его сверстников-литовцев. У него было много знакомых в Абхазии, а еще больше – в Чечне, куда Алекс перебрался после того, как в Абхазии установился шаткий мир. В Чечне он промышлял снайпером, его ценили и платили неплохо. Но все это были жалкие гроши по сравнению с теми деньгами, какие он стал получать за свою работу не на войне, а в мирных условиях. Чем надежнее мир, тем дороже стоит человеческая жизнь.
Если на войне убиваешь просто так, потому что если не ты его, то он тебя, потому что он враг, то в Риге, в Санкт-Петербурге, в той же Москве убивают, как правило, за деньги. И жизнь какого-нибудь торговца спиртом, не поделившего рынок с конкурентом, стоит больше, чем жизнь вражеского офицера, даже больше, чем жизни солдат целого взвода.
И Алекс пришел к выводу, что работать лучше там, где меньше конкурентов и больше денег, то есть, не на войне.
* * *
Обычно, подъезжая к конспиративной квартире, где агент по кличке Слепой назначал ему встречу, генерал Потапчук приказывал шоферу объехать квартал. Он знал привычки Сиверова и ожидал увидеть его машину припаркованной к тротуару где-нибудь на бойком месте, где автомобилей побольше. Но на этот раз, хоть шофер ехал довольно медленно, Федор Филиппович так и не сумел обнаружить «Вольво» Глеба.
– Высади меня здесь, – распорядился Потапчук, когда машина поравнялась с аркой.
– А ждать где, Федор Филиппович?
– Где всегда.
Черная «Волга» мягко покатила по зеркально-черному асфальту, а Потапчук, даже не глянув ей вслед, нырнул в низкую подворотню, под сводами которой одиноко желтела голая лампочка на пластиковом проводе. Генерал вдруг почувствовал себя неуютно, как чувствуют себя заключенные в одиночной камере. Из-за бьющего в глаза света он не мог рассмотреть, что делается в конце арки, проем был словно занавешен черным бархатом, который ему предстояло раздвинуть, чтобы выйти на сцену.
«Сиверов мог спешить, – подумал Потапчук, – и заехал на машине прямо во двор. А может, он еще не успел приехать? Мало ли что стряслось?»
Возле самого подъезда как-то криво был припаркован зеленый «Шевроле». Потапчук даже не сразу понял, что это за машина и какого черта она здесь делает.
Никогда раньше этого «Шевроле» он здесь не видел.
Номер был заляпан грязью, словно специально затерли – так по московским улицам не очень-то порулишь, ГАИ остановит.
Потапчук глянул на окна квартиры. Свет горел, о чем свидетельствовала узкая щель, желтевшая между шторами. Он быстро поднялся и не стал звонить, а открыл дверь своим ключом. Увидеть то, что предстало его взору, он не ожидал. Посреди большой комнаты стоял стул, на нем сидел привязанный веревками к спинке и ножкам человек. Лица его Потапчук не видел – тот сидел задом, лишь широкая лента пластыря виднелась на щеке.
«Рот заклеен», – только и успел подумать Потапчук.
Его секретный агент Слепой стоял рядом со стулом, закрутив вокруг шеи связанного мужчины тонкую проволоку, в которой генерал не сразу распознал рояльную струну. Сиверов кивнул, как кивает вошедшему знакомому врач-дантист, склонившийся над стоматологическим креслом – мол, здравствуйте, проходите, только не отвлекайте от тонкой работы, нерв удаляю. Он дернул руками, и стальная проволока впилась в шею чуть выше кадыка.
Сидевший на стуле дернулся, словно сквозь его тело пропустили разряд электрического тока, и что-то замычал. Струна взрезала кожу, кровь брызнула, расплылась алыми пятнами на вороте белой рубашки.
Генерал впервые видел Глеба за подобной работой.
Он так опешил, что не мог ничего сказать, машинально закрыл дверь и молча стал раздеваться.
– Кофе на кухне уже готов, – проговорил Глеб, подергивая струну.
Он говорил так буднично, словно бы они с Потапчуком каждый день встречались на этой квартире, и каждый день на этом стуле, который обычно занимал генерал, сидел связанный пленник, и того изощренно пытали.
– Можете познакомиться, – Глеб не называл Потапчука ни по званию, ни по имени-отчеству, – вот это Витаутас Гидравичюс, гражданин дружественной нам Литвы. Является представителем электротехнической компании, которая торгует хрен знает чем. Впрочем, вы уже о нем наслышаны. Ведь вы хотели встретиться именно с ним?
– Я думал… – только и сказал Потапчук.
– Проходите, садитесь. Ваш стул, правда, занят, но на диване тоже неплохо, – и Глеб широким жестом предложил Потапчуку садиться – так хозяин квартиры приглашает гостя сесть поудобнее и посмотреть видеоновинку.
Гидравичюс бешено вращал глазами, но никак не мог рассмотреть, кто появился у него за спиной: вдруг такой же псих, как и тот, который набросил ему на шею рояльную струну и залепил рот?
– По-моему, он что-то хочет сказать, – еле сдерживая отвращение, произнес Потапчук, но пересилил себя и сел на диван, ничего не добавив.
Ведь сколько он знал Сиверова, тот зря ничего не делал, всему имелось свое объяснение, и его действия давали хорошие, а главное, быстрые результаты.
«Выколачивает признание, – подумал Потапчук, – но действует довольно странно, рот-то пластырем залепил».
– Ну, собрался с силами? Будешь говорить? – сказал Глеб, пригнувшись к уху Гидравичюса.
Тот вновь замычал.
– Не понял.
Гидравичюс принялся качать головой, ударяя подбородком себе в грудь. Сиверов ослабил струну на шее.
– Но учти, если мне не понравится то, что ты скажешь, пластырь вновь залепит тебе рот.
Сиверов не спеша взял портфель, стоявший у ножек стула, и вытряхнул его содержимое на стол. Связка ключей, документы, бумаги, сотовый телефон, пачка сигарет, зажигалка.
– Дорогая, – произнес Глеб, оценивая зажигалку. – Видите? – Сиверов ловко разгреб то, что лежало на столе и выудил за краешек фотографию Кленова. – Кто это такой? – Глеб поднес фотографию к самым глазам Гидравичюса – так близко, что тот уже и не мог рассмотреть ее. Затем отодрал пластырь и тихо сказал:
– Ну, а теперь можно послушать. Кто это такой?
– Кленов, – прозвучало в ответ.
– Вы смотрите, – изумился Глеб, – как быстро у него голова пришла в норму! А то прикидывался, даже хотел изобразить, будто русского языка не понимает.
Согласимся с ним? – обратился Глеб к Потапчуку.
Тот решил не вмешиваться в игру, хоть и хотелось, лишь кивнул.
– Но это я знаю и без тебя, – Сиверов отложил фотографию и заглянул в перепуганные глаза Гидравичюса. – Наверное, ты сильно любишь Кленова, если носишь его фотографию с собой? А может, он задолжал тебе деньги и не отдает, или с твоей женой спит? Хотя нет, жены у тебя в Москве нет" она живет в Вильнюсе.
Правильно я говорю?