Докурив сигарету до конца, он встал, с неудовольствием услышав, как хрустнули колени. Старею, что ли, рассеянно подумал он, рывком распахивая дверь и готовясь прыгнуть в сторону, едва заслышав характерный щелчок детонатора. Почему-то он был уверен, что сможет услышать и опознать этот звук и успеет отпрыгнуть. Никакого взрыва, конечно же, не было. Как и следовало ожидать, заметил он про себя.
Он шагнул в комнату и остановился у дверей, внимательно и настороженно обводя взглядом убогую, знакомую во всех деталях обстановку. Он знал здесь каждую трещинку в штукатурке, каждую шляпку гвоздя, каждую щель в полу…
В тумбочке все было как раньше: ничего не пропало, ничего не прибавилось. Он заглянул под подушку, приподнял матрас, проверил карманы висевшей на стене телогрейки – ничего. Похоже было на то, что его действительно просто-напросто увели подальше от котельной, и он просмотрел что-то интересное.
Он сел на табурет и напоследок, просто для порядка, еще раз обвел взглядом комнату. Вот на полу возле топчана пятнышко пепла, он сам стряхнул его сюда вчера вечером. Пепел растоптан, но это скорее всего тоже его работа, а если даже и не его, то это уже не проверишь.
Мохнатый комок пыли, зацепившийся за ножку топчана… Позвольте, граждане, а это откуда? Вот этого-то как раз раньше здесь и не было. Я ведь самолично подмел и вымыл пол вчера утром: надоело жить в грязи по уши. Если уж я мою пол, то отвечаю за качество…
Он взялся за край топчана и отодвинул его в сторону.
Пол под топчаном, хотя и нуждался в покраске, был девственно чист и, на первый взгляд, не имел никаких повреждений. Не удовлетворившись первым впечатлением, Глеб опустился на корточки и внимательно исследовал бугристые от облупившейся, сходившей слоями краски доски. Доски были целы и держались мертво, к ним явно никто не прикасался.
Глеб задвинул топчан на место и ненадолго задумался.
Пыль… Где могло остаться столько пыли?
Ну конечно же, вспомнил он. Ведь я не двигал тумбочку, честно говоря, просто поленился. И похоже, это сослужило мне хорошую службу.
Он взялся обеими руками за крышку тяжелой от многолетних напластований масляной краски тумбочки и, легко приподняв, отставил тумбочку на середину комнаты. Под ней открылся квадрат пыльного, замусоренного пола, и в этой пыли без труда усматривались темные отпечатки пальцев и целых ладоней. На ширину двух досок тянулись два свежих поперечных пропила, образуя что-то наподобие небольшого люка.
Глеб взял с подоконника вилку, вогнал черенок в пропил и, действуя им, как рычагом, вынул сначала одну доску, а потом и вторую. В открывшемся углублении, уютно устроившись между бревнами лаг, среди свежих опилок и старого серого мусора лежал на земляном полу объемистый полиэтиленовый пакет.
* * *
– Не нравится мне все это, – мрачно сказал Волков.
Его подняли раньше привычного времени, и теперь ему не нравилось все – и Колышев, и то, что тот собирался сделать, и более всего то, что из-за этой ерунды ему, Александру Волкову, пришлось нарушить привычный распорядок дня и, кроме того, ночью обходиться вместо трех женщин двумя… Как будто нельзя было придумать что-нибудь другое.
Как будто мало на свете баб! Впрочем, он прекрасно понимал, что лучше Машки с этим делом не справился бы никто: при своей вполне заурядной внешности она умела так завести мужика, что тот забывал про все на свете. И потом, немногим женщинам в поселке Волк мог доверять так, как ей.., да и мужчинам, если уж на то пошло. Для пользы дела она могла бы лечь даже под сифилитика или под больного СПИДом, свято веря при этом, что древние боги земли и воздуха не дадут ей заразиться. Волков представил себе Машку в постели с этим истопником, которого он в глаза не видел, и от этого его настроение только ухудшилось.
– Неужели нельзя было без всего этого обойтись? Вечно вы с Лесных насочиняете…
– Полегче, – резко оборвал его Колышев и одними глазами указал на милицейского лейтенанта, скромно сидевшего на самом краешке кресла у окна и от смущения вертевшего в руках фуражку. – Я ведь говорил уже: так надо. Надо, понимаешь?
– Кому это надо? – ворчливо спросил Волков, и Колышев понял, что гуру и чудотворец настроен немного поскандалить. Сучий потрох, с раздражением подумал майор. Похотливый боров, скотина…
Забыл, кто его из дерьма поднял, отмыл и в люди вывел…
– Лейтенант, – негромко, сдерживаясь из последних сил, сказал Колышев. – Будь так добр, оставь нас одних.
Лейтенант вскинул на него испуганные глаза, но встал и вышел только тогда, когда Волков коротко и раздраженно дернул подбородком в сторону двери. Вся эта пантомима несказанно обозлила и без того державшегося на остатках самообладания майора.
– Ну? – капризным барственным голосом спросил Волков, когда дверь за лейтенантом закрылась, мягко чмокнув защелкой.
Что же это они меня все понукают, сатанея, подумал Колышев. Мало мне было двоих понукальщиков в Москве, так еще и этот туда же! Лебедь, Рак и Щука.
– Хрен гну! – вызверился он в ответ. – Что ты скрипишь, как несмазанная телега? Что тебе не так?
– Ты не ори, майор, – тоже повышая голос, ответил Волков. – Что это ты здесь раскомандовался? Ты кто такой, мать твою? Чекист – чистые мозги, горячие уши и холодные яйца! Твое дело телячье, делай свою работу и молчи в тряпочку!
– Я делаю свою работу, – сдерживаясь, сказал Колышев. – Я делаю свою работу, а ты, колдун недоделанный, мне мешаешь!
– А это потому, – тоже беря тоном ниже, откликнулся Волков, – что мне не нравится, как ты ее делаешь. Зачем тебе этот истопник? Зачем вся эта возня с милицией? Засветим единственного нашего человека в этой шарашке, привлечем внимание к котельной…
Колышев скривился как от зубной боли. Волков был гипнотизером, оратором, секс-машиной, кем угодно, но только не мыслителем. Хуже всего было то, что он ни в какую не желал этого признавать, основательно войдя в роль святого. «Шлепнуть бы его, – подумал майор, – да жаль, заменить некем.»
– Шлепнуть бы тебя, – сказал он вслух. – Стратег хренов… Все это дерьмо, между прочим, ты заварил. Оружие спрятали плохо, первый попавшийся пьянчуга его нашел и по всему свету раззвонил. Взрыв устроили, внимание к себе привлекли…
Ты хоть понимаешь, что я за тобой дерьмо выгребаю, а не за Папой Римским? Взять этого истопника, Бесфамильного этого… Кто его на работу в котельную заманил? Твой человек. А зачем? Работать ему, бедняге, тяжело было одному… А теперь он сидит там, как чирей на заднице, и вопрос еще, что он видел и чего не видел. И ты же ко мне после всего этого лезешь со своими претензиями…
Волков сидел, набычившись, и смотрел на него исподлобья, грызя ногти на левой руке. Ни дать ни взять, нашкодивший мальчишка, с глухим отчаянием подумал майор. И это наш единственный козырь… Он раздраженно схватил со стола длинный и узкий золоченый портсигар Волкова, со щелчком открыл его, взял длинную сигарету, прикурил, надсадно закашлялся и отшвырнул сигарету в сторону, не заботясь о том, что может прожечь дорогой, ручной работы ковер. Сигарета была с травкой.