— Это было давно, мистер Важевский, — устало ответил Дронго, с ужасом подумав, как действительно давно это было, — и в результате нашей операции сначала мы потеряли своего друга, а потом Адам потерял любимую женщину. И лишился обеих ног.
— Но о вашем феноменальном успехе… — не сдавался Важевский.
— Не будем об этом, — попросил Дронго. — А с Купцевичем мы действительно друзья.
— Вам нужно было остаться в Москве, чтобы не растерять свой авторитет, — снова упрямо буркнул Поленов по-русски.
Элиза молча взглянула на них. А Важевский, очевидно понявший, что именно сказал Полынов, всплеснул руками:
— О чем вы говорите, Полынов? Разве можно было отказаться от такого предложения?! Любой из нас готов работать даже бесплатно в компании таких мастеров.
— И вы тоже? — недоверчиво спросил Никита.
— Разумеется. Это же такая наука! Как вы можете даже сомневаться.
Хотя… — Важевский подмигнул Полынову:
— Хороший гонорар имеет стимулирующее воздействие.
Элиза что-то тихо сказала Полынову и, кивнув Дронго с Важевским, отошла от стойки бара.
— Красивая женщина! — восхищенно пробормотал Важевский, проводив ее взглядом. — Куда она пошла?
— К сэру Энтони, — пояснил Полынов. — Она каждый вечер заходит к нему в номер, чтобы получить указания на следующий день.
— Если бы старик был чуть помоложе, она наверняка оставалась бы в его номере на всю ночь, — прошептал Важевский. — Завтра я с вами поговорю, Полынов. Мне интересно, что вы обо всем этом думаете.
Дронго и Полынов были высокого, почти одинакового роста, тогда как Важевский доходил им лишь до плеча. Он встал со стула, взял свой мартини и пошел к другому столику.
— Почему вы так упрямо считаете, что мне не следовало приезжать? — спросил Дронго, снова переходя на русский язык.
— Посмотрите на этих типов, — тихо ответил Полынов. — Они же все одна компания. Знают друг друга тысячу лет. У них одни привычки, одинаковые квартиры, одинаковые машины, даже похожие парикмахеры. А вы прилетели сюда и хотите что-то понять? У вас ничего не выйдет. Пусть Робертом Чапменом занимаются Хеккет или Доул, они знают психологию своих соотечественников. А у нас все равно ничего не выйдет.
— Со свиным рылом в калашный ряд? — уточнил Дронго.
— Да, — чуть помедлив, ответил Полынов, — если хотите, да. Вам не следовало сюда приезжать. Не обижайтесь, в конце концов вы поймете, что я прав. Здесь нас терпят только как водителей или слуг. Это другой мир, в который нас не пустят, даже если мы будем богаче всех. Для этого нужны сотни лет традиций.
— Это у Чапмена традиции? — изумился Дронго. — У этого фермера из Айовы есть традиции? Даже если он сенатор. Не смешите меня, Полынов!
— Есть, — упрямо вздохнул Полынов, — у них есть то, чего нет у нас. Они научились уважать законы, платить налоги, у них другой образ мыслей. Скажите кому-нибудь из наших ребят, чтобы он через год заполнил налоговую декларацию и заплатил все налоги. Он рассмеется вам в лицо. Мы совсем другие.
Дронго взглянул на своего собеседника:
— И с такими мыслями вы работаете начальником охраны?
— А как мне жить? — с неожиданной злостью спросил Полынов. — Я был майором пограничной службы. Тогда мы входили в систему КГБ. Может, вы еще помните. Мне не было тридцати, когда Союз развалился. Я остался в Львовском пограничном отряде, на Западной Украине. Без денег и без работы. Вы знаете, как относились к бывшим офицерам КГБ в Западной Украине? Рассказать?
— Не нужно, — угрюмо ответил Дронго. — Вот это вы действительно знаете, — раздраженно сказал Полынов. — Я четыре года без работы сидел. Мешки готов был грузить, чтобы мать прокормить. Жена со мной развелась. Вышла замуж за местного хохла, за купчишку, который из Турции кожаное барахло возил. А надо мной все еще и смеялись. Ну вот, когда матери не стало, я на все плюнул и сюда переехал. Тоже много помыкался, пока не попал в охрану Чапмена. А когда убили Роберта, сэр Энтони уволил прежнего начальника охраны и на его место назначил меня. Вот, собственно, и все.
— Понятно. Тяжело вам пришлось.
— Мне еще повезло, — сказал Полынов. — А сколько моих ребят остались без работы и без денег. Тем, кто служил в девяносто первом на Украине или в Белоруссии, еще повезло. А вот кто остался в Прибалтике, им вообще не позавидуешь. Они там все стали врагами народа. Хотя некоторые приспосабливаются. У нас один гнида был, политрук. Сейчас в Лондоне живет, представитель какого-то информационного агентства. Хвалит англичан и ругает своих. Нужно было слышать, какие он нам политинформации читал, как он «империалистов» грязью обливал. Ненавижу их всех!
Полынов сжал тяжелые кулаки.
— У вас нервы не в порядке, — пробормотал Дронго, — так вы скоро будете ненавидеть весь мир.
Никита махнул рукой и пошел к лифту. Дронго допил свой чай и взглянул на часы. Половина одиннадцатого. Нужно переодеться, чтобы в одиннадцать часов встретиться с Хашабом. Если, конечно, тот сумеет завершить свой разговор с миссис Бердсли. Интересно, кто написал письмо? И зачем нужны такие секреты, если можно было подойти к Дронго внизу в холле? Или написавший письмо не хотел, чтобы кто-то узнал о его встрече с экспертом?
Он успел переодеться и ровно в одиннадцать часов вышел из номера. Решив не пользоваться лифтом, он прошел в конец коридора, где находилась пожарная лестница, и поднялся на четвертый этаж к номеру Ихсана Хашаба. Когда Дронго хотел осторожно постучать, он заметил, что дверь уже открыта. Осторожно толкнув ее, Дронго вошел в номер.
— Проходите, — тихо предложил арабский эксперт. Дронго запер дверь и сделал шаг навстречу.
— Я не думал, что вы сумеете так быстро завершить свой разговор с миссис Бердсли, — признался он.
— Это было нелегко, — сознался Хашаб, — но я считал, что наша встреча гораздо важнее. Что вы будете пить?
— Ничего, — ответил Дронго. — В такое позднее время я предпочитаю не употреблять алкоголь. Я вообще мало пью, мистер Хашаб.
— Я знаю, знаю, — торопливо ответил Хашаб. Он сидел на диване, тогда как Дронго расположился напротив него на стуле, стоявшем у стола. — Нам нужно с вами договориться, — сказал Хашаб, переходя на турецкий язык. — Мне говорили, что вы из Баку. Это верно?
— Я приехал из Москвы, — кивнул Дронго, — но Баку — мой родной город. Разве это что-то меняет?
— Это меняет все, — решительно заявил Хашаб, — вы же понимаете, о чем я говорю. У них — свои ценности, а у нас — другие. Эти западные эксперты наверняка договорятся, чтобы либо решить все сообща, либо подставить нас двоих. Я не доверяю ни одному из них.
— И даже Хеккету? — усмехнулся Дронго. — Говорят, что одно время вы даже были компаньонами.