Турлоу кивнул и начал раздумывать, не был ли Бонделли нрав. Неужели он подсознательно мстит Рут через отца? Где она запропастилась?
— В-третьих, — сказал Бонделли, — было ли в преступлении намного больше насилия, чем было необходимо? Душевнобольные люди продолжают нападать, когда это уже совершенно ненужно. Нет никакого сомнения, что первый же удар меча прикончил бы Адель.
Бонделли загнул третий палец.
Турлоу вернул очки на нос, взглянул на Бонделли. Адвокат был полон решимости, уверен в себе. Как такое возможно?
— В четвертых, — сказал Бонделли, — было ли убийство совершено каким-то импровизированным орудием? Люди, которые планируют, запасаются смертоносным оружием заранее. Психопаты хватают первое, что попадет под руку, — топор, дубину, камень, предмет мебели. — Последний палец присоединился к трем предыдущим, и Бонделли опустил кулак на стол. — Проклятый меч висел на стене в кабинете Джо всегда, сколько я его помню.
— Звучит замечательно, — сказал Турлоу. — Но что все это время будет делать обвинение?
— О, у них, естественно, будут свои эксперты.
— И Вейли среди них, — сказал Турлоу.
— Ваш больничный босс?
— Он самый.
— И это ставит вас в затруднительное положение?
— Это не тревожит меня, Тони. Он всего лишь еще одна сторона синдрома общественности. Это… сумасшедшее безобразие. — Турлоу опустил взгляд на руки. — Люди скажут, что Джо лучше умереть, — даже если он невменяем. А эксперты обвинения, от которых вы с такой легкостью отмахнулись, будут говорить то, что общественность хочет слышать. Все, что говорит судья, вероятно, будет истолковано…
— Я уверен, что мы сможем найти беспристрастного судью.
— Да… несомненно. Но судьи неизменно говорят, что вопрос, который необходимо разрешить, заключается в том, использовал или нет обвиняемый в момент совершения преступления ту часть разума, которая позволяла ему осознавать, что он совершает плохой и безнравственный поступок. Ту часть, Тони, как будто можно разделить разум на отсеки, часть которых безумна, а другая часть — нормальна. Невозможно! Разум — цельная вещь. Человек не может быть душевно и психически больным в какой-то выдуманной части, без того, чтобы не была затронута вся личность. Способность понять, что хорошо, а что — плохо, отличить Бога от дьявола совершенно отличается от знания того, что два плюс два равняется четырем. Чтобы судить, что есть добро и зло, необходима целостность личности.
Турлоу поднял глаза, оглядел Бонделли.
Адвокат смотрел в окно, в задумчивости прикусив губу.
Турлоу повернулся к окну. Он чувствовал себя совершенно разбитым от отчаяния и крушения всех надежд. Рут действительно сбежала. Это было единственное логичное, разумное, рациональное объяснение. Ее отец был обречен, вне зависимости от… Мускулы Турлоу сжались в ослепительном леденящем подозрении. Он выглянул из окна.
Примерно в десяти футах за окном в воздухе висел предмет. Куполообразный предмет с аккуратным округлым отверстием, обращенным к окну Бонделли. В отверстии виднелись двигающиеся фигуры.
Турлоу открыл рот, но обнаружил, что голос пропал. Шатаясь, доктор выбрался из кресла и, цепляясь за край стола, попытался отойти от окна.
— Энди, что-то не так? — спросил Бонделли. Адвокат повернулся, не отрывая глаз от Турлоу.
Тот оперся о стол, лицо было повернуто к окну. Он смотрел прямо в круглое отверстие в парящем в воздухе предмете. Внутри были глаза, горящие глаза. Из отверстия высунулась тонкая трубка. Что-то болезненное, удушающее впилось в грудь Турлоу. Ему приходилось бороться за каждый вдох, за каждый глоток воздуха!
«Господи! Они пытаются убить меня!»
Волны беспамятства хлынули в мозг, откатились и снова вернулись. Грудь объял огонь. Тускнеющим взглядом Турлоу увидел, как мимо проплывает край стола. Что-то с глухим стуком ударилось о застеленный ковром пол, и затухающее сознание сказало, что это была его собственная голова. Он попытался подняться, но не смог и затих на полу.
— Энди! Энди! Что случилось? Энди! — донесся издалека голос Бонделли. Звук затихал и возвращался, точно эхом отражаясь от стенок черепа.
Бонделли осмотрел Турлоу, вскочил на ноги и закричал секретарше:
— Миссис Вильсон! Вызовите «скорую»! Кажется, у доктора Турлоу сердечный приступ!
«Я не должен привыкать к такой жизни, — говорил себе Келексель. — У меня новая наложница, да, но у меня есть и долг. Настанет момент, когда придется уехать, взяв мою наложницу, и отказаться от остальных удовольствий этого места».
Он сидел в помещениях Рут, перед ним на низеньком столике стояла чаша с туземным напитком. Рут казалась странно задумчивой, тихой. Манипулятор потребовал сильного воздействия, чтобы привести ее в печальное настроение. Это тревожило Келекселя.
Она так хорошо поддавалась воздействию, проходила обучение с такой легкостью, которая удивляла Келекселя. И вот — рецидив… как раз после того, как он дал ей пантовив, такую забавную игрушку.
На столе рядом с напитком стояли свежие цветы. Они назывались розами. Красные розы. Напиток прислала Инвик. Его аромат, привкус, который он оставлял на нёбе, изумлял Келекселя и доставлял огромное удовольствие. На языке точно танцевали маленькие искорки. Опьяняющее базовое вещество требовало постоянной регулировки его метаболизма. Келексель удивлялся, как Рут могла приспособиться к такому напитку; она пила его в неумеренных количествах.
Несмотря на отвлекающие попытки удержать метаболизм в равновесии, Келексель нашел общее впечатление приятным. Чувства обострились, тоска отступила.
Инвик сказала, что напиток был вином из солнечной долины «сверху на востоке от нас». Туземный продукт, приятная штука.
Келексель поднял глаза к серебристо-серому изгибу потолка, заметил линии гравитационной аномалии, похожие на золотистые струны, над манипулятором. Комната утратила безликий вид, наполненная новыми штрихами, выдававшими ее жительницу, его чудесную новую наложницу.
— Ты заметила, сколько людей на корабле носят местную одежду? — спросил Келексель.
— Откуда? — спросила Рут. — Я что, когда-нибудь выхожу отсюда?
«Как неразборчиво звучат ее слова», — подумал Келексель.
— Да, конечно, — согласился он. — Я думал, что, может быть, сам попробую примерить вашу одежду. Инвик сказала, что одежда старших детей часто подходит чемам, переделка требуется совсем небольшая. Инвик называет это дополнительными льготами.
Рут подлила в бокал вина из чаши, сделала большой глоток.
«Ах ты маленькая гномская свинья! — подумала она. — Грязный тролль!»
Келексель пил из графина. Он погрузил его в чашу, наполнил янтарной жидкостью.
— Хорошие напитки, вкусная еда, удобная одежда — все это и огромное удовольствие, приятное времяпрепровождение. Кто смог бы заскучать здесь!