Нахмурившись, Десейн пытался уследить за ходом мыслей Бурдо. Дружеская услуга — назвать его ниггером?
— Мне кажется, вы не поняли, сэр, — заметил Бурдо. — Наверное, нужно быть черным, чтобы почувствовать. Правда… возможно, узнав еще кое-что, вы сможете понять и это. Через несколько минут Джордж сказал: «Эй, Уин, интересно, а какие внуки будут у нас: белые, темные или какие-нибудь средненькие?» — Знаете, это его на самом деле не беспокоило, просто было любопытно и показалось интересным. Знаете, когда я потом рассказывал Анни об этом случае, я плакал. Плакал от счастья.
Их разговор явно затянулся, и Бурдо это почувствовал. Официант, покачав головой, пробормотал:
— Что-то я слишком много говорю. Полагаю, мне лучше…
В этот момент у стойки бара раздался резкий крик. Краснолицый толстяк колотил портфелем по стойке и орал на бармена:
— Вы, сукины дети! Вы считаете себя такими благопристойными, что отказываетесь торговать со мной! Их, видите ли, не устраивает мое поведение! Лучше бы…
Бармен схватил портфель.
— Прочь руки, скотина! — завопил толстяк. — Возомнили о себе Бог знает что, считаете себя жителями другой страны! Это я-то чужестранец? Так выслушайте меня, вы, жалкая кучка иностранцев! Это Америка! Это свободная…
Рыжеволосый капитан дорожной инспекции Эл Марден, поднявшийся при первых же воплях толстяка, подошел к нему и, положив огромную лапищу на его плечо, мгновенно отрезвил кричавшего.
Толстяк замолчал и, повернувшись, замахнулся портфелем, но, встретившись со сверкающими глазами Мардена, застыл на долгую секунду.
— Я капитан Марден из дорожной инспекции, — представился Марден. — И вот что я вам скажу: мы больше не заключаем никаких сделок с внешним миром. — Его голос звучал спокойно, твердо… и, как показалось Десейну, немного весело.
Разгоряченный толстяк опустил портфель и сглотнул.
— Вам лучше выйти на улицу, сесть в свою машину и уехать из Сантароги, — продолжал Марден. — Немедленно. И больше не возвращайтесь сюда. Мы вас запомним, и если вы снова появитесь в долине, мы вас вышвырнем.
Плечи толстяка опустились, он расслабился, успокаиваясь. Он внимательно оглядел зал и пробормотал:
— Буду просто счастлив уехать отсюда. Скорее ад замерзнет, чем я вернусь в эту грязную долину. От вас смердит. От всех вас! — Он вырвался из рук Мардена и быстро вышел в вестибюль.
Марден покачал головой и вернулся к столику, где играли в карты.
Довольно быстро в зале установилась прежняя атмосфера. Впрочем, Десейн ощутил перемену, наступившую после нервного срыва торговца, — зал четко разделился на сантарожцев и пришлых. Возникла невидимая стена, отгородившая столики, за которыми сидели семьи приезжих, родители стали поторапливать детей, желая как можно быстрее покинуть зал, словно люди мгновенно разбились на две группы — охотников и жертв. Десейн почувствовал, как вспотели его ладони, и возникло желание побыстрее уйти отсюда.
Бурдо куда-то исчез.
«Это просто глупо! — подумал Десейн. Снова всплыла неотвязная мысль: — Неужели Дженни не замужем?»
Ему пришлось напомнить себе, что он психолог, наблюдатель, а значит, прежде всего должен держать себя в руках. «Однако у меня какие-то странные реакции, — подумал он. И снова: — Неужели Дженни не замужем?»
Две семьи приезжих уже шли к выходу из зала, пропуская вперед детей, хриплыми голосами договариваясь о том, что немедленно уедут в соседний город.
«Почему они не хотят остаться здесь? — спросил у себя Десейн. — Ведь цены здесь вполне приемлемы?»
Он представил карту этого района: в двадцати пяти милях, если дальше по дороге, по которой он прибыл, находится Портервилль. Если же ехать в противоположном направлении, то приходится делать крюк, огибая гору, — не меньше сорока миль, прежде чем дорога соединяется с 395-й автострадой. Ближайшие селения находились на юге на этой автостраде, и до них было не менее семидесяти миль. Это был район, где находились Национальные леса, озера, запасные дороги, а местность своими горными кряжами с застывшими лавинными потоками напоминала лунный ландшафт — почти пустынная, за исключением долины Сантарога. Почему же люди предпочитают мчаться в темноте по такой не слишком приятной местности вместо того, чтобы остаться здесь и провести ночь в гостинице? Перед тем как ехать сюда, ему, конечно, следовало поговорить об этой долине с главой факультета доктором Шами Селадором.
Он закончил обед, оставив недопитое пиво. На коричневом подносе лежал счет: 3 доллара 86 центов. Десейн положил на поднос пятидолларовую купюру и снова огляделся.
Картежники сосредоточились на своей игре, бармен, перегнувшись над стойкой, о чем-то болтал с двумя клиентами, какая-то маленькая девочка за столиком справа от него жаловалась, что не хочет пить молоко. Обстановка вокруг была не совсем обычной, и Десейн ощущал, как что-то внутри него кричит об этом. Ощущалось, что хрупкое спокойствие этого зала в любой момент может рухнуть, и Десейн не думал, что хочет стать свидетелем этого. Он вытер губы носовым платком, взял портфель и направился в вестибюль.
Его чемодан стоял на письменном столе, рядом с журналом регистрации посетителей. Из соседней комнаты, где находился коммутатор, доносились гудящие звуки и едва различимые голоса людей. Он взял чемодан и достал из кармана медный ключ от своей комнаты. «Если в ней не окажется телефона, — решил он, — спущусь вниз и позвоню Шами из автомата».
Все еще пребывая под впечатлением от сцены в столовой, Десейн направился к лестнице и отметил, как несколько пар глаз сидевших в вестибюле людей настороженно проследили за ним поверх газет.
Лестница вела к затемненным антресолям, где стояли столы с разбросанными на них листами белой бумаги. Чуть дальше висела табличка: «На второй этаж. Просьба закрывать дверь».
Следующий пролет вел налево. Он был тускло освещен, а широкие панели из темного дерева света не прибавляли. За следующей дверью находился коридор с табличкой, указывающей на аварийный выход слева. Напротив нее висела еще одна светящаяся табличка, указывающая, что пятьдесят первая комната находится справа по коридору. С потолка свисали светильники, под ногами поскрипывал толстый рыжеватый ковер, в широких тяжелых дверях с медными ручками были замочные скважины для старомодных французских ключей — всё это напоминало обстановку девятнадцатого века. Десейн, пожалуй, не удивился бы, увидев горничную в кружевном чепце, длинной юбке, в переднике, перехваченном сзади бантом, черных чулках и мягких туфлях, или же представительного вида портье в облегающем жилете со стоячим воротником и широкой золотой цепью на талии. Его опять посетило чувство дискомфорта.
Медный ключ плавно провернулся в замке, и он вошел в пятьдесят первую комнату. Высокий потолок, одно окно с видом на стоянку. Десейн нажал на выключатель, и зажглась небольшая лампа, стоявшая на полу возле туалетного столика из тутового дерева. В желтом свете он рассмотрел приоткрытую дверь в ванную, выложенную кафелем, откуда доносился звук капавшей воды, письменный стол на толстых ножках с единственным стулом, кровать, которая показалась ему слишком узкой и высокой. Переднюю спинку украшали витиеватые инкрустации.