«Боже правый! Неужели он собирается вытащить на свет старую доктрину „первого удара“?»
– Мы обсуждали это с моим предшественником в течение некоторого времени. – Тон голоса Вэлкорта был сух. – Но вы, конечно, не…
– Не атомное оружие, сэр! Бактериологическое!
– И мы, конечно, свалим все на О'Нейла. – Голос Вэлкорта стал еще суше.
– Совершенно верно!
– А что общего имеют с этим советские агенты?
– Мы дадим им ложный след, и этот след докажет, что мы здесь ни при чем.
– И как же вы собираетесь заразить Советы?
– Птицы.
Вэлкорт подавил улыбку, покачав головой.
– Перелетные птицы, мистер президент, – сказал Бродерик. – Это именно то, что этот Безумец…
Вэлкорт больше не мог сдерживаться. Его всего затрясло от смеха.
– В чем дело, мистер президент?
– Сразу после того, как меня привели к присяге, Шилох, я позвонил премьеру, и у нас была получасовая беседа – уже принятые обязательства остаются в силе, какие новые варианты могут быть – и все такое прочее.
– Хороший ход, – сказал Бродерик. – Успокоит их подозрения. Кто был вашим переводчиком? – Он кашлянул, уяснив свою бестактность. – Простите, сэр.
– Да, мы говорили по-русски. Премьер считает, что у меня грузинский акцент. Он находит весьма полезным, что я могу говорить на его языке. Это сводит непонимание к минимуму.
– Тогда почему же вы только что смеялись?
– Премьеру было весьма неловко рассказывать мне о недавнем предложении его военных. Предоставляю вам самим угадать содержание этого предложения.
– Зараженные птицы?
Вэлкорт усмехнулся.
Бродерик наклонился вперед, его выражение лица стало напряженным.
– Сэр, вы знаете, что их слову нельзя верить никогда! Если они уже…
– Шилох! Советский Союз действует в своих собственных интересах. Так же будем поступать и мы. Их премьер – прагматист.
– Он лживый сукин сын, который…
– Хватит! Он, конечно, знает, что я не всегда был с ним полностью откровенен. Разве вы, Шилох, не сказали как-то, что в этом и заключается суть дипломатии – создание приемлемых решений из лжи?
– У вас хорошая память, сэр, однако коммунисты наверняка собираются устроить нам это. Мы не можем позволить себе расслабиться ни на…
– Шилох, ну пожалуйста! Я не нуждаюсь в лекциях об опасности коммунизма. Перед нами более непосредственная опасность, и до сих пор мы хорошо сотрудничали в поисках какого-либо пути предотвращения вымирания человечества.
– А что, если они найдут лекарство первыми?
– Некоторые из наших людей работают в их лабораториях, Шилох, а некоторые из их людей – у нас. Мы даже отправили Лепикова и Бекетта вместе в Англию. Связь открыта. Я сам разговаривал с Бекеттом на прошлой неделе, перед тем, как… В общем, мы поддерживаем связь. Конечно, каждый из нас слушает эти разговоры. Я не думаю, что это приведет нас к золотому веку, однако это обнадеживающий знак в мире, стоящем перед угрозой вымирания. И если существует преимущество от этого сотрудничества, преимущество, которое можно получить без компромисса в наших взаимных усилиях, я буду держаться за это преимущество.
– При всем моем уважении к вам, сэр, позвольте спросить: неужели вы полагаете, что у них нет исследовательских центров, которые они держат в секрете?
– При всем моем уважении к вам, Шилох, но неужели вы думаете, что у нас нет таких же центров?
Бродерик откинулся назад, сложил ладони и приставил их к губам.
Вэлкорт знал, кого представляет Бродерик – очень сильных и очень богатых людей, большая часть из которых – государственные чиновники и удалившиеся на пенсию с государственной службы люди, чья карьера основывалась на правиле «быть правым, когда ты не прав». В бюрократических кругах, как давно понял Вэлкорт, простой факт правоты вовсе не делал человека популярным, особенно если при этом кто-то из вышестоящих начальников оказывался неправым. Люди, добившиеся власти в этой среде, как заметил Вэлкорт, стремились работать «на прессу». Им хотелось больших заголовков, и чем драматичней они звучат, тем лучше. И простые ответы, не важно, что они впоследствии могут оказаться неправильными. Драма, в этом была вся суть, была для них самым мощным преимуществом в зале заседаний, особенно драма, представленная в самых сухих и аналитических терминах. На этом единственном принципе Бродерик сделал свою карьеру.
Вэлкорт сказал:
– Вы давно уже далеки от правительства, Шилох. Я знаю, что у вас есть важные контакты, но они могут не говорить вам всего, что знают.
– А вы говорите? – В голосе старого дипломата слышалось раздражение.
– Я придерживаюсь политики наращивания искренности – не совсем, но стремлюсь идти в этом направлений.
Шилох Бродерик погрузился в молчание.
Вэлкорт заметил, что чума выработала в самых влиятельных людях новый вид сознания. Это было уже не просто приспособление к последовательности новых политических ситуаций, а иной уровень осведомленности, более глубокий. Он ставил выживание на первое место, а политические игры на второе. Вся политика снизилась до ее самого личного уровня: «Кому я доверяю?» И когда этот вопрос задавался в ситуации жизни и смерти, ответ на него мог быть только один: «Я доверяю людям, которых знаю».
«Я знаю тебя, Шилох Бродерик, и я не доверяю тебе».
– Мистер президент, – сказал Бродерик, – почему вы меня сюда пригласили?
– У меня есть некоторый опыт попыток пробиться сквозь политические баррикады, Шилох, попыток достигнуть ушей кого-нибудь, кто «что-то сделает». Я, в некотором смысле, понимаю вашу теперешнюю ситуацию.
Бродерик снова наклонился вперед.
– Сэр, там… – и он указал на окна, – там есть люди, которые знают то, что надо знать вам. Я представляю самых тонких…
– Шилох, вы точно указали на мою проблему. Как мне найти этих людей? И найдя их, как смогу я процедить и прополоть то, что они принесут?
– Доверьтесь своим друзьям!
Вэлкорт вздохнул.
– Но, Шилох, вещи, предоставленные мне… в общем то, что умалчивается, что важнее того, о чем говорится. Теперь я президент. Моим первым решением будет: избавиться от советников, которые производят только драматические эффекты. Я выслушаю их, если они придут с чем-нибудь новым, но у меня нет времени на старые глупости.
Бродерик понял по тону и словам президента, что он свободен, но не сдвинулся с места.
– Мистер президент, я рассчитываю на старое знакомство. Мы прошли вместе долгий путь… где…
– Где часто я был прав, а вы не правы.