Шум и гам внутри дома мгновенно стихли. Еще секунду, и на крыльцо выскочили все трое надсмотрщиков, за ними появились любопытные бомжи и попрошайки.
– Он там, там, блин! – лезвие ножа указывало на кусты, туда же нацелились и два ствола. Не стреляли лишь потому, что пока не видели Дорогина. Ребята с оружием попались такие, что не задумались бы перед тем, как нажать на курок.
Но Дорогина в кустах смородины уже не было. Он стоял за углом, прижавшись к стене дома, в руках удерживая, как канатоходец балансир, здоровенную палку, размером с оглоблю. Резко развернувшись, он ударил палкой сверху вниз, точно рассчитав направление. Удар пришелся по рукам.
И стволы, и нож оказались на земле. Сергей еще раз развернулся, на этот раз целясь по ногам. Удар был такой силы, что длинная палка переломилась, и Сергей остался с коротким обломком в руках. Ногой он откинул ближайший пистолет в сторону, завладел вторым.
– Ни хрена себе! – сказал “афганец”, выкатившись на коляске в дверь. – Во, блин, дает! Во, клоун, мать его так!
А Сергей наносил удар за ударом, не давая надсмотрщикам подняться.
Наконец те затихли, понимая, что лучше не двигаться, только таким способом они могут остановить яростные удары незнакомца.
– Где Абеба? – кричал Муму, тыча стволом пистолета в затылки.
– Он смылся! Смылся, долбаный эфиоп, негритос сраный! Смылся от нас! Петро с Павло нас били за то, что мы его, суку, упустили.
– Куда смылся? – выкрикнул Сергей, надавливая стволом на короткостриженый затылок одного из надсмотрщиков.
– Смылся три дня назад. Мы двое суток его повсюду искали…
– Плохо искали, – Сергей наклонился, поднял второй пистолет. Затем взял нож с коротким широким лезвием и левой рукой швырнул его в стену дома. Нож воткнулся над дверью метрах в трех от земли.
Затем Муму повел стволом пистолета из стороны в сторону. Все боялись даже вздохнуть, не то что проронить слово. С охранниками было покончено, все трое лежали на земле, стараясь не подавать признаков жизни. Было невдомек, на кого может обернуться гнев этого странного мужика, ведь как-никак у него два заряженных пистолета. А умирать даже бродягам не хочется.
Все сжались, настороженно ожидая развязки. Дорогин толком и сам не знал, что предпринять. То ли согласиться с охранниками, что Абеба от них убежал, но в это верилось с трудом. То ли продолжать пугать надсмотрщиков в надежде, что они кое-что припомнят.
Насколько Муму знал Абебу, тот был достаточно труслив, да и чувствовал бы себя эфиоп в Москве как убежавший из советского плена немецкий солдат в Подмосковье. Больно уж он приметный, говорит с акцентом. Такого человека, если кто хоть раз видел, запоминал надолго.
– Ну что, ублюдки, – Дорогин пнул ногой ближайшего к себе охранника.
Тот даже не подумал закрываться от слабого удара, чувствовал, что Муму не из тех, кто станет всерьез бить лежачего. И еще надсмотрщикам было ясно, что в случае сопротивления Муму церемониться не станет, это они испытали на собственных шкурах, изрядно попорченных.
– Ну, ребята, я смотрю, вы экипированы не хуже, чем омоновцы, даже те не всегда с заряженными пистолетами ходят. А наручники у вас – классные, – он ловко вытащил пару наручников из кожаного футляра, укрепленного на ремне надсмотрщика, и так же быстро защелкнул их бандиту на запястьях, заведя руки за спину.
Ту же самую процедуру он проделал с двумя остальными. Теперь те стали совсем не опасными, во всяком случае для Дорогина, бродяги-то их побаивались: сейчас на надсмотрщиках наручники, но рано или поздно они их снимут и тогда припомнят тем, кто посмеивался, кто давал Муму советы, кто злорадно шипел ругательства.
– Лежать и не двигаться! – приказал Муму. Руки у Дорогина были ловкие. Он умел хорошо показывать карточные фокусы, передергивая карты. Поэтому никто и не заметил, как он выщелкнул обойму и, как горошины из стручка, извлек патроны, высыпал их из ладони в карман.
– Держи пистолет, – протянул он оружие сидевшему в инвалидной коляске “афганцу”. – Ты-то небось, в отличие от этих оборванцев, пользоваться им умеешь?
– Я больше из автомата люблю, – недовольно ответил Морозов, принимая оружие.
– Целься в головы и, если только дернется один из них, стреляй без предупреждения, а не так, как устав велит.
– Не хотелось бы, – ответил Морозов, но по его глазам Муму понял, тот с превеликим удовольствием разрядил бы обойму в мерзавцев, которые изощренно издевались над рабами, ни в грош не ставя их жизни.
По глазам Морозова Дорогин понял:, тот желает получить индульгенцию на расправу.
– Если не пристрелишь, я тебя самого пристрелю. Понял?
– Как не понять, – радостно отвечал ветеран афганской войны.
Дорогин рванулся в дом. Ему даже не пришлось расчищать себе дорогу, бомжи в ужасе расступились, забившись во все углы. Дом состоял из трех комнат и кухни. В кухне, где жили надсмотрщики, стояли три раскладушки с подушками и серыми одеялами. На столе – телефонный аппарат, дорогой, абсолютно не вяжущийся с обстановкой, три чашки и электрочайник. В остальных комнатах царила страшная грязь. По углам, у стен, лежали рваные, грязные матрасы, какое-то тряпье, газеты с объедками.
Дорогина поразило полное отсутствие пустых бутылок, тара здесь не застаивалась, сдавалась мгновенно. Полные же и недопитые бутылки бомжи попрятали, как прячут самое дорогое – документы и фотографии детей, лишь только началась заваруха. Эти действия были отработаны до автоматизма. У кого тюремными привычками, а у кого годами скитаний. Ведь с бутылкой не пропадешь: она тебе и друзей найдет, и накормит, и согреет, и сойдет вместо рекомендательного письма. С бутылкой ты человек, везде желанный и почти родной, а без бутылки ты грязная, придавленная вошь, от которой даже давние знакомые отвернутся.
Спрятаться в этом доме было негде. Сергея поразил ударивший в нос густой, застоявшийся смрад. Помои и объедки, немытые тела – все это рождало вонь, которая скапливалась в доме уже не один месяц. Сергей чуть не задохнулся.
Когда же он возвращался через кухню, то увидел около дверного косяка глянцевый лист с оборванным левым краем. Календарь с портретом работы Кипренского, на котором был изображен Александр Сергеевич с гордо вскинутой головой. “Абеба” – гласила надпись, сделанная жирным черным фломастером.
"Однако эфиоп нескромен”, – подумал Муму, напоследок осматривая помещение.
Ясно, что никаких вещей после эфиопа не осталось. Если и имел он драное одеяло, то его наверняка прибрали к рукам менее удачливые собратья по цеху бомжей. Даже спрашивать об этом не имело смысла, никто не признается.
«Значит, точно, сбежал, – вздохнул Дорогин, – зря только старался, ни на шаг не приблизился к Абебе. Хотя как знать, один сектор поиска я уже отсек.»
Он вышел на крыльцо и застал “афганца” в той же позе, как и оставил его, с пистолетом, направленным на лежащих на земле бандитов. По лицу Морозова он сразу догадался, что тот уже сообразил или проверил – оружие не заряжено.