Илья сжал в руках короткие обрывки веревки, перепачканные кровью.
– Вот сучара! – шипел он.
– Ты при матери не выражайся.
Вырезубова хоть и чувствовала себя неважно – кружилась голова, но положение обязывало ее держаться с достоинством.
Она отстранила от себя Илью.
– Руку-то перевяжи. И запомни, никогда больше не давай мне нашатырь нюхать. Не люблю.
– Почему?
– Он туалетом воняет.
– Хорошо, мама, не буду.
Вырезубова стояла держась за тонкие металлические перила лестницы, и холод стали возвращал ее к жизни.
– Вы эту сучку притащили, вам с ней и разбираться.
– Как это случилось, мама?
– Не знаю.
– Куда она делась?
Григорий вспомнил, что калитка в воротах оставалась приоткрытой.
– Убежала?
– Как пить дать, убежала. Это ты ее привязывал!
– Нет, ты! – братья готовы были наброситься друг на друга с кулаками, лишь бы оправдаться перед матерью.
– Тихо, дети! – цыкнула на них Вырезубова. – Теперь уже неважно, кто ее привязывал, важно то, что она видела и знает. Найдите ее и прикончите.
– Она же того, сумасшедшая, – робко вставил Григорий, – рассказать ничего толком не сможет.
– Сумасшедшая, ты сказал? А если в себя придет? И помогите же мне, наконец, подняться!
Братья, бережно поддерживая мать под локти, подвели ее к свету. Вырезубова морщилась, каждый шаг отдавался болью в ушибленной голове, в порезанном плече.
– Все вы, – приговаривала она, – трахаться им захотелось! Поотрываю вам пиписки, чтобы неповадно было! Вы что, мужика словить не могли? На баб их потянуло…
– Мы как лучше хотели, мама.
Все втроем Вырезубовы выбрались из оранжереи и тут же наткнулись на жалобно скуливших собак. Псы жались к земле, демонстрируя полную покорность.
– Вы, кобели проклятые, – закричала Вырезубова, – где были? Куда смотрели? Почему ее не загрызли?! – и зло, изо всей силы ударила под ребра ближайшего пса.
Тот заскулил, свернулся калачиком и закрутился волчком. Второй же пес не рискнул отползти, хотя знал, что его ждет та же участь. Но он знал и другое: наказание нужно получить сполна, только тогда можно надеяться на прощение.
На этот раз удар ногой нанес Григорий. Пес завизжал как поросенок, ужаленный в пятачок пчелой.
– Кормишь их, кормишь, а толку никакого!
– Не в коня корм, – вставил Григорий.
– Коней мясом не кормят, – отозвалась Вырезубова. – Вы хоть и мои сыновья, но уроды, – проговорила мать, – такие же, как и эти два, – она указала рукой на визжащих от боли собак. – Уроды, и пользы от вас никакой, ни молока, ни мяса.
– Мама, вам лечь надо.
Илья, как умел, промывал рану на плече матери. Та лишь беззвучно стонала, но, когда боль становилась невыносимо сильной, пинала сына ногой. Тот же с радостью принимал удары, понимая, что их цена – искупление.
– Мама, вам не больно? – переспрашивал он, хотя больно было ему самому.
Псы, уже отойдя от побоев, вертелись на крыльце веранды, поглядывая в плавящееся от яркого света нутро дома, где их хозяева зализывали раны.
– Мы в больницу ездили, – бестолково оправдывался Илья, – анализ отдали… Хотя, – он махнул рукой, – какая теперь в нем надобность? Давно это случилось?
– На часы не смотрела, не знаю, сколько минут пролежала. Где вас носило?
– Я же говорил.., в больницу… Вырезубова не дала договорить сыну.
– Уроды, прочь отсюда! Искать девку, ногтями землю рыть! Или хотите неприятностей?
– Нет, что вы, мама! – братья пятились к двери, каждому из них хотелось выскочить на крыльцо первому.
Они столкнулись перед самым порогом и, исподтишка раздавая друг другу тумаки, выбрались на улицу.
– Что делать будем? – спросил Григорий.
– Искать. Слышал, что мама сказала?
– Искать-то искать, оно ясно… Но как?
– Да, – призадумался Илья, – она вольтанутая, ее куда хочешь могло понести.
И тут Илья увидел туфли девушки, брезгливо выброшенные матерью в мусорное ведро.
– Собаки! – сказал он.
– Что? – не понял брат.
– Собаки, говорю, они нас по следу выведут. Времени немного прошло, час, два… След свежий, машины тут не ездят.
– Понял! – загорелся Илья.
Братья бросились к ведру. Каждый из них схватил по туфле и принялись подзывать собак. Те помнили о недавнем избиении и старательно делали вид, что не понимают, чего от них хотят. Заискивающе скулили, терлись мордами о землю.
– А ну, ко мне!
– Ко мне, я сказал!
Илья и Григорий тыкали туфлями в морды псам, заставляя нюхать ношеную, пропитанную потом обувь.
– Нюхать, я сказал! – Собаки вдоволь нанюхались. – След, – закричал Илья, – след!
Братья даже не успели взять псов на поводки и теперь бежали за ними изо всех сил. Ротвейлеры мчались вдоль проселочной дороги, припадая к земле, вынюхивая знакомые запахи.
– Взяли! Взяли! – торжествовал Илья. Псы стелились над землей, и братья, размахивая руками, мчались за ними, оглашая окрестности нечленораздельными криками. Григорий, как более сообразительный, догадался прихватить из дому фонарь. Сноп света то плясал по траве, то упирался в кусты, то взмывал к небесам, словно хотел осветить ущербную луну.
– Молодцы, – собачки, так держать! Сейчас мы ее догоним!
Псы было пронеслись по дороге до места, где Рита Кижеватова свернула, и тут же замерли, поняв, что сбились со следа. Луч фонаря скользнул по траве, ясно виднелся примятый след.
– Сюда! – кричал Илья. – Она сюда свернула! Теперь уже братья бежали впереди, а псы за ними.
– Сумасшедшая! Точно сумасшедшая! Только псих сюда пойдет, когда дорога рядом.
– Верно.
Примятая трава вывела преследователей Кижеватовой к дорожному откосу. След просматривался настолько четко, будто девушка прошла здесь каких-нибудь пять минут тому назад. Сердца братьев надрывно бились под ребрами, Вырезубовы почуяли азарт погони. Гравий сыпался из-под ботинок, летела вырванная с корнем трава, когда они наперегонки взбирались к шоссе.
Илья и Григорий оказались на обочине и тут же остановились. Теперь они не могли с уверенностью сказать, в какую сторону направилась Рита, то ли к Клину, то ли от него.
И на этот раз помогли псы. Они понюхали след, траву, побегали по обочине, чуть ли не полизали асфальт и прямо по осевой линии шоссе заспешили в сторону Клина. Братья бежали за ними довольно долго, с полкилометра. Собаки уселись на теплый асфальт и задрали морды, в ожидании похвалы.