– Сам позвонил, сегодня с ним встречаюсь.
– Где? Когда?
Пришлось Дорогину выложить все. Варвара умела вытаскивать из людей тайны.
– Я, наверное, кажусь тебе, Сергей, занудой, расспрашиваю тебя, как на допросе?
– Временами бывает.
– Зануда знаешь кто? Тот, кому легче отдаться, чем объяснить, что тебе этого не хочется.
В последнее время Белкина не только писала газетные статьи, но и сотрудничала с телевидением. Там платили больше. Каждый материал она умудрялась продавать дважды – ив газеты, и, как любила говорить, “в ящик”. Главный редактор “Свободных новостей плюс” был не против: лишняя реклама его журналистке и его газете. Все, что касалось увеличения тиража, являлось для него святым.
Но тележурналист – создание еще более коварное, чем журналист газетный. Ему не только нужно расспросить человека, залезть в душу, он еще и любитель подсматривать. Каждый телевизионщик знает, что позирующие перед камерой люди неубедительны. Зритель же любит, когда ему позволяют заглядывать туда, куда другим заглядывать непозволительно.
– Значит, в подземном переходе на Киевском?
– Да, – сказал ничего не подозревающий Муму.
Варвара в душе прокляла себя за то, что она прежде всего журналист, а уже потом приятельница Муму. Как приятельница, она обязана была предупредить его, что, возможно, сегодня появится в переходе с оператором и камерой, но как тележурналист знала, сцена встречи сидевших на одной зоне эфиопа, как две капли воды похожего на Пушкина, и русского каскадера – это слезоточивый материал для телезрителя.
"Как-нибудь потом с Дорогиным объяснюсь. Он мне простит”, – решила Белкина.
Муму, ничего не подозревая, строил дальнейшие планы:
– Я с ним договорюсь, он согласится. Только скажи, Варвара, сколько ему смогут заплатить за съемку? Даром он тебе вряд ли и пальцем пошевелит.
Все, что касалось денег, которые приходилось тратить на съемки из собственного кармана, Белкина строго лимитировала.
– Двадцати баксов хватит?
– Думаю, хватило бы и бутылки, – вставила Солодкина, уже разобравшись, о ком идет речь.
– Нет, бутылка водки – это мало, как и двадцать баксов, впрочем… – очередной приступ совести замучил Белкину. – Я же не просто бомжа снимать стану, а человека в образе, можно сказать, уникального актера. Творца одного образа. Он исполнит роль не кого-нибудь, а всенародно любимого классика. Сейчас спрос на Пушкиных не меньше, чем на дедов морозов перед Рождеством.
– Значит, так, Белкина, будь сегодня в три часа дня поближе к телефонной трубке. Я с Абебой в переходе встречусь, и мы сразу тебе позвоним, лишь только договоримся. Я еще один сюжетец для тебя припас.
– Денежный?
– Сама решай. Я знаю, где находится притон для бомжей. Там настоящих рабов держат, которые двум бандитам милостыню собирают. Дело поставлено широко. Их автобусом по рабочим местам развозят. Бомжи колоритные, всяких хватает – и инвалиды, и герои конфликтов, всякой твари по паре наберется.
– Идет. Я с трубкой сегодня расставаться не буду. Дорогин посмотрел на часы.
– Можно пойти где-нибудь позавтракать или пообедать. Вы же с Тамарой давно не виделись, не болтали по-женски?
Белкина была не прочь отправиться в кафе, но тогда она потеряла бы время. Ей еще предстояло до трех часов дня найти камеру и оператора, а это, между прочим, дорогое удовольствие. Лишь под честное слово Белкиной, что получится кусок неплохого репортажа, владелец частной студии мог позволить подобную оперативность.
– Я побежала, – фальшиво улыбаясь, бросила Белкина и, чувствуя себя сволочью, расщедрилась:
– В другой раз пообедаем, я все оплачу.
– Не в деньгах счастье, Варвара, – напутствовал Дорогин.
– К черту! – невпопад ответила журналистка, посылая воздушный поцелуй.
«И почему они до сих пор со мной якшаются? – думала Белкина, устраиваясь за рабочим столом. – Наверное, человек я хороший, – не без удовольствия подумала она, – и сволочной конечно. Но что поделаешь, профессия у меня такая!»
Этой фразой Белкина всегда объясняла свои поступки, и хорошие, и плохие.
– Машина, камера, оператор… – несколько раз про себя повторила Белкина, поигрывая клавишами телефонного аппарата, но пока еще не нажимая их. – Дадут? Не дадут? – если бы у нее в руках была ромашка, она бы принялась обрывать лепестки. – Пусть только не дадут! – усмехнулась журналистка, вдавливая кнопки в телефонный аппарат так, будто выщелкивала таблетки из упаковки. – Телестудия? – проворковала она в микрофон. – Игоря, пожалуйста.
– Белкина? – послышался обрадованный, но в то же время настороженный голос.
– Конечно я!
– И конечно, тебе нужны машина, камера, оператор.., и не через неделю, и не завтра, а прямо сейчас?
– Ты угадал.
– Это несложно было сделать. Неужели ты думаешь, что я держу съемочную бригаду в боевой готовности круглые сутки и только жду не дождусь твоего звонка?
– Новости, Игорь, имеют обыкновение случаться в самое неподходящее время. Не могу же я спрогнозировать ураган, цунами или пожар?
– Ты сама, Варвара, и ураган, и цунами, и пожар в одном лице.
– Ты дашь технику?
– Если я скажу нет, ты позвонишь моим конкурентам?
– Конечно. Мне разницы нет, на чьей технике снимать, деньги и у тебя, и у них те же самые.
– Что ты собралась снимать? Насколько мне известно, в Москве катаклизмы в ближайшие пару часов не предвидятся.
– – Тебе нужен отвальный материал к юбилею Пушкина?
– “Отвальный” и Пушкин у меня в голове плохо сочетаются. Если ты заинтересовалась поэзией, то лучше позвони на канал “Культура”. Технику тебе дадут, но они нищие, заплатят три копейки.
– Неужели, Игорь, я способна делать то, что не понравится зрителю? Я работаю на массовую аудиторию, а не на филологов и любителей поэзии. Пушкина знают все, хотя мало кто его читал, если не считать выброшенных из жизни школьных лет. – На другом конце провода раздумывали молча. – Игорь, ты даже не заметил, что я еще не завела разговор о деньгах?
– Ты, Варвара, своего не упустишь, заведешь его обязательно.
– Даешь технику?
– На сколько?
– До восьми вечера, – Белкина прикинула, что успеет снять еще один сюжет на чужой технике. Ей запало предложение Муму наведаться в притон для бомжей-рабов: чернуху зритель любит.
– Ты меня убиваешь.
– Даешь, или я обращусь к твоим конкурентам? Но тогда уж учти, в кадре я обязательно скажу людям, что это ты не дал мне техники.