Шашку она нашла в сарае, разбирая хлам, оставшийся от прежних хозяев дома, и сперва хотела было выбросить ее в кучу утильсырья, за которой должен был приехать самосвал, но вовремя спохватилась. Главный инженер правобережного района Кузьма Константинович Клепиков, приехав, как всегда, поздно вечером домой и проходя через зал к себе в комнату, минуты две или три остолбенело стоял перед ковром, пока не выдавил из себя:
– А это еще что такое?
Лилия Андреевна улыбнулась:
– Это, Кузьма, ты потом поймешь.
– Ты совсем спятила. Где ты ее взяла?
– Семейная реликвия, – отвечала Лилия Андреевна.
– Какая?!
Лилия Андреевна пояснила:
– Шашка моего родного деда.
– Курам на смех! Сейчас же убери, пока еще не стали показывать на нас пальцами, – потребовал Кузьма Константинович.
Однако поскольку теперь уже появился на сцену покойный дед Лилии Андреевны, она осталась непреклонной. В конце концов Кузьма Константинович махнул рукой. Характера он был хоть и вспыльчивого, но сговорчивого. Шашка осталась висеть на месте, определенном ей достойной внучкой своего деда.
Гостю, приехавшему из столицы и попавшему в этот курень, все эти подробности семейной жизни Клепиковых были, конечно, не известны. Не только шашка, но и другое, что находил он под этой гостеприимной крышей, придавали в его глазах их куреню свой колорит. Девятнадцатый век в его чистом виде уживался здесь с двадцатым. А это, в свою очередь, окрашивало в необычные тона и всю атмосферу, царившую под крышей казачьего куреня всего в километре от плотины.
Не забывала Лилия Андреевна приглашать на чашку чая и Грекова, и всякий раз гримаска пробегала по ее лицу, когда он ссылался на недостаток времени. Почему-то не очень манили к себе Грекова эти вечера, которые уже через пять лет после войны начали входить в моду. Не очень-то хотелось ему и встретиться у Лилии Андреевны с некоторыми из людей, с которыми он меньше всего хотел бы встречаться вне служебной обстановки.
Но сегодня для него было почти все равно, где и с кем встретиться. Открыв калитку, он прошел под яблонями и поднялся на крыльцо дома.
Вокруг белоснежного стола под большим торшером сидели гости. Ветром из сада надувало кремовые портьеры в окнах. Пахло розами и полынью.
Кроме Гамзина, чей голос Греков узнал еще на улице, и хозяйки дома, ему здесь только и знакома была сероглазая с пепельными волосами жена Цымлова. С двумя другими женщинами – с блондинкой в белом и с блондинкой в красном – он встречался только на торжественных вечерах в клубе. Это были жены начальников отделов управления стройки.
Все слушали, что говорил Гамзин. Но сразу же можно было увидеть, что центром вечера сегодня был не он и не кто-либо еще, а тот смуглый человек в черном костюме, с твердыми, будто стесанными скулами, которого сегодня уже видел на плотине Греков. Автономов водил этого человека по стройке, спускаясь с ним в патерну и поднимаясь на рыбоподъемник. Греков и узнал его по стесанным скулам, несмотря на то что гость уже успел переодеться из своего дорожного комбинезона в темный костюм. Должно быть, привез он его с собой в том самом лимузине, сверкающие крылья которого успел заметить Греков во дворе под яблоней рядом с крыльями белой гамзинской «Победы», Этот человек и сидел сейчас в центре стола между Лилией Андреевной и своим рыжеволосым, громадного роста спутником.
Велика же была радость Лилии Андреевны, когда на пороге появился Греков. Столичная знаменитость плюс первое партийное лицо на стройке – она и сама не могла бы пожелать ничего лучшего. Это было событие, и весть о нем завтра же облетит всех других начальствующих жен, оспаривающих здесь ее лавры. Увидев Грекова в дверях, она бросилась к нему в своем узком платье, семеня как стреноженная лошадь.
– Вот это сюрприз. Признаюсь, нам только вас и не хватало. Вы один или?… – спрашивала она, заглядывая ему за спину.
– Один,
– Сам, знацца, на игрище, а женушку под замок, – попеняла Лилия Андревена, но тут же поспешила сменить тон на сочувственно-серьезный: – Я, конечно, понимаю, что она не может оставить без присмотра детей. У нее теперь удвоились заботы. Вашему Алеше сколько?
Она уже знала и то, как зовут его сына. Ничто не могло укрыться от этих глаз, которые сейчас рыскали по лицу Грекова. И, разумеется, только от жены Гамзина она могла узнать о подробностях семейной жизни Грековых, а уже все остальное ей должны были подсказать ее воображение и опыт.
– Он ровесник сына Гамзиных.
Ему доставило удовольствие увидеть на ее лице смену гримасок смущения и разочарования, но тут же она стала знакомить Грекова со своим столичным гостем. Ни смущаться, ни разочаровываться долго она не умела.
– Степан Петрович Доброхотов. – На секунду приблизив к уху Грекова губы, она добавила: – Тот самый.
Об этом она могла бы и не говорить. Об этом уже сказал Грекову желтый кружочек на муаровой ленте на пиджаке гостя.
Пожимая руку Грекова, гость слегка приподнялся и опять опустился в кресло, а его спутник, подняв от стола курчавую медную голову, взглянул на Грекова и опять уткнулся в свою тарелку. Разговор, прерванный приходом Грекова, возобновился.
– Да, Василий Гаврилович, вас-то и не хватало, – подтвердила Лилия Андреевна. – Может быть, хоть с вашей помощью нам удастся уговорить Степана Петровича приоткрыть краешек своего нового замысла. Вы бы хоть сказали нам, Степан Петрович, как будет называться ваш роман?
За Доброхотова ответил его рыжеволосый спутник:
– На этот раз Степан Петрович решил выступить не в жанре романа. Жизнь требует новых форм. Степан Петрович пишет киносценарий.
Лилия Андреевна обрадовалась:
– Я всегда, Степан Петрович, считала, что у вас ярко выражена драматургическая жилка.
Доброхотов наклонил голову.
– Но это еще в некотором смысле производственный секрет.
Лилия Андреевна позволила себе обидеться на выдающегося гостя:
– Из этого дома еще не вышло ни одного секрета. Гость немедленно запросил амнистию.
– Я только хотел сказать, что творческие планы могут меняться. Иногда жизнь диктует свое.
– В таком случае вы, может быть, не утаите от нас фабулу будущего фильма?
– Я могу лишь сказать, что на послевоенный экран должен наконец прийти герой. Сильная личность, – со сдержанной строгостью в голосе сказал Доброхотов.
– У меня, кажется, есть на примере такая личность, – вступая в разговор, заметил Гамзин, коротким движением оглаживая усы, как это делал Автономов. – Остается только взять и перенести на экран.
– В искусстве так не бывает: взял и перенес, – стал разъяснять ему Доброхотов. – Мы предпочитаем живописать…