– Она спокойнее нас с тобой, вместе взятых. Она только и делает, что спит.
– Тимур куда-то запропастился, – задумчиво произнес электрик, – а он нам, между прочим, деньги за работу должен.
– Если должен, то отдаст, – сказал чернорубашечник и поскреб щетину.
– Тебе не приходит в голову, что нас просто кинули? Будем сидеть день, два, неделю, месяц, носить ведра, кормить журналистку, а никто так и не приедет.
– Такого не бывает. Если людей похищают, значит, это кому-нибудь нужно.
– Слушай, может, ты выпустишь ее, когда стемнеет? Пусть по двору потопчется, как лошадь стреноженная.
– Что я, дурак, что ли? Еще убежит, потом геморрой наживешь.
Больше игнорировать крики и грохот возможности не было. Электрик поднялся как более слабонервный. Он вошел в дом и поднял люк.
– Ты чего?
Внизу царила темнота, – Лампочка перегорела! Дайте мне другую, не могу читать.
– Что ты читаешь? – спросил электрик.
– Ничего не читаю – темно.
– Ладно, сейчас принесу.
Электрик выкрутил ближайшую лампочку, такую же, какими был укомплектован весь дом. Лампочка напомнила ему один из графинов, в которых в провинциальных ресторанах подают водку. Опустил руку с лампочкой в темноту.
– Открой люк шире, ничего не видно!
Электрик приподнял люк, передал еще горячую лампочку. Варвара, чертыхаясь, принялась ее вворачивать. Вспыхнул яркий свет, на мгновение ослепивший электрика. Он даже отшатнулся от слепящего света, который буквально ударил ему в лицо. Казалось, солнце зашло под землю и теперь светит оттуда.
– Что на улице? – спросила Белкина.
– Вечер, – ответил электрик, с грохотом опуская крышку.
Когда он вернулся, чернорубашечник показывал на свой кусочек, по которому ползала жирная черная муха.
– Гони двадцать баксов.
– Ты ее поймал, покалечил и посадил, – сказал электрик, заметив, что крылья у мухи оторваны. – Не считается.
– Давай поспорим на что-нибудь другое.
– Давай, – сказал электрик, протягивая руку. – На что спорим?
– Ставка прежняя, двадцать баксов, но только предмета спора пока не вижу.
– Давай, знаешь, на что? – предложил электрик. – Если за забором пройдет мужик, – ты мне двадцать баксов, а если баба – я тебе. Идет?
Чернорубашечник задумался, словно спор был для него очень важным.
– Ладно, идет.
Тут же по дачной улочке прошлась парочка в обнимку – парень с девушкой.
– Козлы вонючие! – в один голос произнесли мужчины.
Затем пробежала собака.
– Сучка или кобель, как думаешь? – спросил электрик.
– Догони, задери хвост, глянь.
– Сам догоняй.
По улице шла старуха. Чернорубашечник обрадовался. Старуха не дошла до них всего два дома и завернула в соседний.
– По-легкому мог срубить.
– Наверное, не твой день, иди лучше пивка принеси.
– Нет больше пивка, – сказал электрик.
– А что есть?
– Помидоры маринованные, огурцы, баклажаны, кабачки, чего тебе принести?
– У меня от даров природы понос начнется, сам жри. Я хочу пива.
– Мало ли чего ты хочешь!? Может, ты и журналистку хочешь трахнуть? Не получится.
Два охранника вяло спорили, убивая время, причем споры были абсолютно пустыми, если, конечно, не брать в счет поставленных на кон денег.
А в это время на скорости сто километров в час из поселка Сокол мчалась темно-вишневая «тойота», в салоне которой за рулем сидел и мерно жевал жвачку Сергей Супонев. «Где бы их всех прикончить?» – размышлял он над поручением Гаспарова.
Ехал Супонев быстро, но правила не нарушал, нигде не проскакивал на красный свет, рискованно не обгонял. Просто ехал, сосредоточенно думая, вспоминая места безлюдные и пустынные, где можно сделать черное дело. Наконец одно из таких мест он вспомнил, когда-то он туда ездил на съемки очередного порнофильма. Место находилось на реке, рядом был крутой берег, а под ним бурлила вода. Закручиваясь, вертелись по воде листья, обломки сучьев. Место было безлюдное, к нему вела лесная дорога. Супонев вспоминал, как проще до этого места добраться, сколько времени займет дорога.
«Пристрелю всех и сброшу в реку. Вода затянет трупы под корни деревьев, и будут их жрать раки, отщипывая колючими клешнями кусочки плоти. Да, это лучшее место. Завезу их к омуту и там порешу.»
Вспомнив место и прикинув, как станет действовать, Супонев успокоился. Выплюнул уже абсолютно безвкусную жевательную резинку в окно, он закурил и, глядя на закатное небо, на золотистый диск солнца, уже коснувшийся горизонта, замурлыкал маршевую песенку.
«Дела хреновые. Но ничего, бывали времена и похуже. В позапрошлом году был совсем край, и то мы с Эдуардом как-то вывернулись, даже смогли неплохо заработать. Думаю, сейчас тоже обойдется, только бы Эдуард дров не наломал. Кровь у него горячая… – и тут Супонев вздрогнул. – А что если я поеду кончать ненужных свидетелей, а Гаспаров тем временем вместе с бабками исчезнет с концами, повесив на меня всех собак? Может такое случиться? – сам у себя спросил Супонев. – Запросто! На его месте я бы так и поступил. Основная часть денег у него, а у меня что есть? Нераспроданный товар и нерастиражированные фильмы, да те деньги, которыми я должен был рассчитаться с персоналом? Есть у меня и дома немного денег, но это гроши, с такими деньгами далеко не уйдешь.»
* * *
Такси желтого цвета остановилось у ворот дома Гаспарова. Уже смеркалось, хотя небо на западе все еще было по-закатному ярким. Охранник посмотрел на монитор охранной системы. Из такси вышел Якубовский. Хозяин предупредил, что главный редактор появится где-то часов в десять. Долго держать на улице Якубовского не следовало: зачем лишний раз демонстрировать визиты главного редактора к Гаспарову?
Опасаться было нечего.
Такси, мигнув габаритными огнями, умчалось. Яков Павлович, понурив голову, семенящей походкой, прижимая к груди портфель, шел к двери по дорожке, выложенной плиткой. Входная дверь перед ним открылась. Входя, редактор вытирал ладонью вспотевшее лицо, поэтому охранник не заметил подмены.
– Шеф там, – уже в спину сказал охранник, глядя, как гость замешкался перед дверью, словно забыл, в какую сторону она открывается.
Охранник, щелкнув замком, ушел в свою комнату. Дорогин понял, что дверь открывается на себя. Он сунул руку в карман, сжал рукоятку пистолета, открыл дверь и вошел в гостиную.
Над бильярдным столом ярко горел свет, льющийся из зеленого низко висящего абажура. Он освещал лишь руки Гаспарова и золотистый, матово поблескивавший кий.