– Не твое дело.
– Как это не мое, – Грязнов сидел в глубоком кресле, закинув ногу за ногу, покачивая правой ногой, – дело мы мужское с тобой обсуждаем, значит, мое.
Анна стояла перед ним, она понимала, что уйти вот так из этой комнаты ей не удастся, Грязнов ее не отпустит.
Но также ей было и неясно, чего он от нее добивается: если трахнуться, то это делается не так, а если хочет попугать, то она не боится. Ей плевать на его угрозы, ведь пока Шнайдера не выпишут из клиники, вторую часть денег они получить не смогут.
– Послушай, Анна, хочу тебя предупредить. Ты баба красивая, наверное, с кем-нибудь тут трахаешься. Я справок не наводил, но мне так кажется. Хочу тебя попросить, чтобы ты никому ни о чем не рассказывала, тебе же будет лучше.
– А зачем мне это? – резко бросила в ответ Анна.
– Не знаю, мало ли чего тебе захочется? Ведь тебе все не нравится, а не мне.
– Да, не нравится. За такие деньги можно и обслуживать получше, а то вопят, шумят, бегают рядом с палатой, орут.
– Кто орет?
– Да этот, лысый, вечно свое рыло сует, смотрит, что да как.
– Ты имеешь в виду санитара Хер Голову?
– Не знаю, какой он там Хер, но морда у него мерзкая, как у жабы.
– Милейший человек, – заулыбался Грязнов, – просто душечка! Если я ему шепну на ухо пару слов, то тебя, красавица, он не пощадит, так отделает, что ты не только Шнайдеру, но даже на вокзале транзитным пассажирам на Махачкалу не будешь нужна.
– Что-что? – подошла на шаг к Грязнову Анна. – Он меня?
– Ага, тебя. Так исполосует твое личико острым куском стекла, что тебя ни за какие деньги, заплати Шнайдер хоть миллион, не приведут в божеский вид. Будешь сплошная рана, сплошной шрам.
– Сволочь ты, Грязнов!
– Ага, сволочь, – согласился Валерий, – только вот я о деле думаю, а ты о своей шкуре. Тебе все ясно?
– Ясно, ясно, – резко бросила она, направляясь к двери.
– Ты не спеши, я еще не все сказал. Кстати, дверь заперта, а ключ вот, – Грязнов вытащил из кармана ключ на колечке и поднял над головой. – Возьми, если тебе так хочется выйти отсюда.
– Да, хочется. Давай ключ!
– Возьми, – игриво произнес Грязнов.
Переход в разговоре был странным и неожиданным для Анны. Она даже растерялась.
– Ключ дай! Ключ дай, мерзавец!
– Подойди и возьми, вот он, ключ, – Грязнов положил его на ширинку брюк. – Возьми, возьми, тебе же не привыкать.
– Ну ты и сволочь, ну ты и мразь! Хуже сутенера какого-нибудь вокзального.
– Может, хуже, а может, нет. Правда, тебе лучше знать. Ну, так будешь брать?
Она подошла к Грязнову. Тот быстро выбросил вперед руки и схватил ее ладони, прижал их к бедрам. Анна дернулась, но Грязнов держал ее крепко.
– Не торопись, красавица, не торопись, а то я обижусь.
– Пусти меня! Пусти! – с придыханием выкрикнула Анна.
– Ты не вопи, я тебе цену знаю. Знаю, сколько ты стоила, и если хочешь, то заплачу. Вообще-то, платить не стану, не люблю трахаться за деньги. А ты вот любишь, я это знаю. – – Ну ты и мразь! – дернув бедрами, попыталась освободиться Анна.
– Бери ключ, бери, только молнию расстегнуть не забудь.
Она поняла, выхода у нее нет и ей придется сделать то, о чем просит Грязнов. Делать ей этого не хотелось, ситуация для нее сложилась безвыходная. Она понимала, подбеги она к двери, начни стучать в нее, вопи, никто не услышит.
А если и появится какая-нибудь живая душа, так это будет санитар Хер Голова.
И действительно, Грязнов может ему что-нибудь сказать, и тогда ей мало не покажется. Она поняла: здесь хозяин Грязнов и, что бы она ни говорила, никакие аргументы на него не подействуют.
– Ну, погоди, Грязнов, случится и на моей улице праздник! – она резко расстегнула замок на брюках Грязнова.
– Вот это другое дело, вот это мне больше нравится.
Затем принялась расстегивать ремень.
– Не спеши, – сказал Грязнов, – все надо делать не торопясь, вдумчиво. Ведь ты же умеешь, правда?
Анна молча опустилась на колени. Грязнов откинул голову на спинку кресла.
– Вот так лучше будет. Ведь всегда, Анна, можно договориться, и сразу же всем станет хорошо, правда?
Анна работала молча, словно все происходило на вокзале, а она была не Анной Шнайдер, женой немецкого фабриканта, а самой затрапезной вокзальной шлюхой, которая согласна делать минет за десять баксов любому встречному.
– Вот, видишь, как все хорошо, как все здорово.
Зазвонил телефон, настойчиво. Грязнов взял трубку, поднес к уху и сказал:
– Ну, кто там?
– Это я, Валера, – Грязнов узнал голос Кощея.
– Ну, я тебя слушаю, Григорий.
– Хочу сказать тебе спасибо.
– Спасибо, дорогой, не отделаешься, его на хлеб не намажешь. А вот сегодня часика в три к тебе подъедет мой человечек, так ты лучше отблагодари его.
– Денег?
– Ага, денег. Немного, пару штук, и я буду доволен.
Знаешь, дело было сложное, очень сложное, провернуть его было нелегко… Ой! – вздохнул Грязнов.
– Ты чего? – спросил у него Кощей.
– Да ничего, все нормально, просто нога затекла.
– Ты так дышишь, Валера, словно тебе массаж делают.
– Ага, делают, и, надо сказать, неплохо – вакуумный.
Старательная массажистка у меня, ой старательная! – он отключил телефон, левой рукой взял Анну за волосы. – Не торопись, не торопись, у нас полно времени, у нас много времени. А то ты спешишь как на пожар, Шнайдер-то никуда не убежит, ему здесь еще две недели кантоваться.
Представляешь, Анна, две недели! И каждое утро ты будешь приходить сюда же делать мне массаж, согласна? Вот и хорошо, что согласна. Твое молчание я воспринимаю как утвердительный ответ, правда?
Наконец все было закончено. Анна брезгливо отстранилась, Грязнов ее не удерживал.
– Ну вот, хорошая девочка.
Грязнов поднялся, подошел к умывальнику и принялся подмываться. Затем он застегнул молнию брюк.
– Ты губы вытри, а то помада размазалась.
Анна тыльной стороной ладони вытерла губы.
– А ты мразь грязная! – сказала она, вставляя ключ в дверь.
Толян подогнал джип к черному ходу, сидел, курил и ждал. Ведь так сказал ему Грязнов. Предстояла поездка в город. Сам же Грязнов обещал появиться минут через десять-пятнадцать.