Вот и сейчас играющие лишь изредка обращали внимание на экраны мониторов наружного слежения. Да чего туда пялиться? Фильмов не показывают, а если смотреть на пустынную улицу – обалдеешь окончательно.
Эдуард Ефимович прикрыл дверь и еще несколько раз прошелся по коридору.
«Хватит ли у меня сил довести программу до конца? Не кончится ли завод?» – усмехнулся он, вспоминая, как в детстве он заводил механическую курочку, и та исправно клевала воображаемое зерно. Эдика всегда забавляло, как курочка судорожно дергалась, когда кончался завод у этой механической игрушки.
А теперь Бушлатов вспоминал о ней применительно себе. Ему казалось: еще пара дней – и завод кончится него.
«Ох и оттянусь же я, когда папка ляжет на стол Президента! К черту все мысли о работе, к черту компьютер принтер! Я не могу уже видеть эти чудеса техники, ни для меня похуже испанского сапога или дыбы».
Но Бушлатов, конечно же, немного кривил душой. Он любил свою работу и не променял бы ее ни на какую другую. Он знал: пройдет неделя разгульной жизни, и то вновь потянет к уединению. Ему снова захочется заняться тайными кознями, еще раз ощутить свою власть над людьми, власть невидимую и поэтому неистребимую.
«А может, хватит? – подумал Бушлатов. – Другой накопал бы в десять раз меньше меня, и все равно Президент остался бы доволен. Я, наверное, болею той же болезнью, что и весь мир, запасший столько ядерного оружия, что можно несколько раз уничтожить все живое. А для того, чтобы расквитаться с политическими противниками, хватит и пары страничек из моего отчета, желательно тех, где проставлены номера заграничных счетов людей, выдающих себя за радетелей народного счастья».
Бушлатов прошелся по гулким лестницам и приоткрыл дверь в свой кабинет.
Ему не хотелось туда заходить, он точно знал, что не сможет сейчас продолжить работу, как бы ему этого ни хотелось. Сейчас куда приятнее подумать о женщинах, об отдыхе.
Бушлатов сел в кресло, легко оттолкнулся от ребра стола и откатился к стене. Прикрыл глаза, представляя себе яркое южное солнце, нагретый песок.
Стоит открыть глаза – и ты увидишь множество красивых женщин…
Бушлатов даже облизнулся от удовольствия. Подальше от всего этого бардака, от интриг, сплетен, подсиживаний! Подальше от дураков и мерзавцев, с которыми тебе приходится работать! Ты будешь вместе с людьми на пляже. Но если захочешь, закроешь глаза, и никто не станет тебя беспокоить глупыми вопросами, навязчивым общением, никто не потребует от тебя отчета.
«Все, – приказал себе Эдуард Ефимович, – это задание – и конец. Больше я не стану никому служить, во всяком случае, пока мне самому не захочется».
И тут у него мелькнула шальная мысль – позвонить Алле и попросить у нее прощения. Предложить…
«Нет, – остановил себя Бушлатов, – сперва предложу ей, а потом посмотрим, стоит ли просить извинения. Да-да, ее стоит взять с собой в поездку. Пусть эта работа хотя бы одному человеку в мире принесет счастье – Алле. Ну вот представь себе, – рассуждал Бушлатов, – окажись ты на месте этой девушки… – он засмеялся. – Все, Эдик, пора сворачиваться, если ты уже начинаешь скучать только из-за того, что ты не женщина».
Бушлатов понимал: у него приближается истерика из-за переутомления, и как всегда в таких случаях он знал, что надо делать.
«Вернись к достигнутым успехам, и ты вновь обретешь силу».
Он положил на стол папку, в которой хранились плоды его деятельности, и, любовно перекладывая листик за листиком, принялся их просматривать. Он знал наизусть содержание каждой страницы, но одно дело, когда все это хранится в памяти, а другое дело – когда приобретает вещественную форму и начинает жить независимой от тебя жизнью.
* * *
Глеб Сиверов распорядился, чтобы его никто не беспокоил до семи вечера.
Полковник Студинский, недовольно скривив лицо, выслушал его, но не нашел, что возразить. В общем-то распоряжение выглядело убедительным. Нужно отдохнуть перед делом, а у кого какие привычки – это уже не должно волновать сотрудника ФСБ, привыкшего совать нос в чужие дела.
И вот Сиверов остался один в своей мастерской. Он знал, что улизнуть отсюда ему не удастся. Возле дома дежурят как минимум три машины, он их заприметил, когда поднимался на крыльцо вместе с полковником. Скорее всего и на крыше дежурят несколько человек, не говоря уже о топтунах по всему кварталу.
Глеб пожалел, что сейчас у него нет его набора дискет, из которых он мог бы почерпнуть уйму полезной информации. Но раскрывать свои карты до конца перед полковником Студинским ему не хотелось. Он но собирался делать так, чтобы их знакомство длилось долго. Скорее, наоборот – желал, чтобы оно закончилось как можно быстрее.
«Хотят они получить свою папку – так получат ее», – думал Глеб, раскладывая на подиуме подушки и устраиваясь на них.
Он лежал, закинув руки за голову, и смотрел в потолок – туда, где замер на витом шнуре конус плафона. Наверное, впервые Глебу приходилось вести двойную игру. С одной стороны, нужно было выполнить порученное задание, с другой – он не мог позволить себе рисковать жизнью Ирины и ее дочери.
«Давай-ка поразмыслим здраво. Есть ли им смысл удерживать Ирину и дальше, после того, как я добуду для них папку?» – Сиверов задумался, вопрос оказался не из простых.
С одной стороны, удерживать Ирину далее смысла не было. Документы в руках, получи исполнитель свои деньги, забирай дамочку и катись к черту. Да больше нам не попадайся.
Но если взять во внимание привычки и взгляды людей, поручивших ему это дело, можно было прийти и к другому выводу. Им понравится загребать жар чужими руками, и за первым делом возникнет второе. «Да-да, – будет утверждать полковник Студинский, от которого в этом мире ничего не зависит, – вот выполни второе задание, тогда и сможешь забрать Быстрицкую, тогда и получишь деньги. Вот пока тебе небольшая сумма, так сказать, на карманные расходы».
И как ни хотелось Глебу верить в то, что события пойдут по первому варианту, ему приходилось соглашаться с самим собой, что полковник Студинский и его начальство изберут второй. А это наводило на еще более грустные размышления. Одно дело, второе, третье… – целая цепочка. В конце концов он, Глеб, станет опасным для них. Слишком много знать вредно для здоровья. И вот когда-нибудь начальник полковника Студинского, скорчив постную физиономию, скажет своему подчиненному: пора кончать с этим Слепым, иначе мы с тобой засветимся. И вот тогда ему подсунут какое-нибудь гиблое занятие, как в детских сказках: «Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что». А если не сделаешь – ждет тебя трибунал.
Так что Глебу пришлось примириться с мыслью, что следует себя обезопасить от всяческих непредсказуемых действий полковника.
«Он мало подготовлен к сюрпризам, – улыбнулся Глеб, вспоминая свою выходку в испанском ресторане, – и, к моему счастью, абсолютно лишен фантазий в нормальном ее понимании. Он просто-напросто зануда, не способный к импровизациям. Он наверняка всерьез считает, что если расписать весь план на бумажке, то он ; непременно сработает. А в деле главное – знать, откуда ты должен выйти и куда ты должен прийти. Все остальное сложится само собой. Но в крайнем случае можешь наметить себе несколько контрольных точек, и то в большей степени для собственного успокоения».