Глеб криво усмехнулся.
«У бомжей это считается „как положено“…»
– Говори дальше, – попросил он Сиротку.
– Ну, я пошел. Там, во дворе, мусорные контейнеры. Я обычно в них чего-нибудь находил. Люди выбрасывают иногда мясо, иногда яблоки и бананы. В общем, выбрасывают то, что можно есть – хлеб там… и прочее всякое такое. Я, конечно, не люблю, когда мне мешают и когда за мной следят. Так вот, я подождал, пока тот мужик выбросит мусор – а он был с сумкой в руках. Он подошел к контейнерам, вытащил из сумки целлофановый мешок, такой блестящий, новенький, положил в контейнер. Затем он отошел, и я, чтобы никто не успел, подбежал к контейнеру, а дело было утром, очень рано… Нет, не утром, – поправился Сиротка, – дело было вечером, часов в двенадцать, мы еще тогда пили вино.
– Ничего не понимаю, подробнее, – приказал Глеб.
– Ну как не понимаешь? – Сиротка махнул рукой. – Надо было закусить, а Чума еще сказал: «Какого черта мы пойдем искать еду утром? Давай, иди вечером».
А очередь была моя, вот я и пошел. Развернул я целлофан, думал, там чего-нибудь хорошее, что-нибудь вкусненькое, а там…
– Ну, и что там? – Глеб взглянул на небритое, в синяках и ссадинах лицо Сиротки.
– А там… ты не поверишь…
– Да говори же скорее, – попросил Глеб.
– А там четыре маленьких руки. Представляешь, четыре руки! Я чуть в штаны не навалил. Я оттуда бегом, быстрее, быстрее. Прибежал на чердак и говорю: «Чума, там такое…» И Чума пошел смотреть. Он же был военным, капитаном или майором. А может, придумывал все это. А я следил из подъезда.
Чума подошел, посмотрел – и быстрее к телефону. А этот мужик вернулся, то есть, маньяк. Я его хорошо рассмотрел, ты действительно на него не похож.
– Интересно… – скрипнул зубами Глеб Сиверов. – Очень интересные вещи ты рассказываешь. Ну, и что дальше?
– Дальше я не знаю, – безразлично махнул рукой Сиротка. – Чума, наверное, стал звонить в милицию. Я-то побоялся, да и что я им скажу? Что звонит какой-то бомж? Да они еще и скажут, что я маньяк, им без разницы, кого поймать, вот я и побоялся. А Чума, он смелый, пошел и позвонил. Ну, а тот, наверное, пришел к телефону и задушил Чуму.
– Как задушил? – и Глеб отчетливо вспомнил газетные статьи, вспомнил передачу новостей.
Действительно, в мусорном контейнере было найдено четыре детских руки, а метрах в тридцати, у телефонной будки лежал убитый бомж.
– Ну и что ты мне о нем можешь рассказать?
– А что о нем расскажешь? Не такой он, как ты, не такой. Роста, правда, большого, и машина у него хорошая.
– Какая?
– Ну, не наша, иностранная, кажется, «вольво».
– Да? Ты даже машину видел? – с недоверием спросил Глеб.
– Видел, видел. Он заехал во двор, остановился, а потом пошел к контейнерам.
– Вот как? Может, ты и номер запомнил?
– Нет-нет, номера я не запомнил, машина стояла далековато, да я и не смотрю на номера.
– А чего же ты не сказал милиции?
– Ты что! Ты что! – замахал руками Сиротка. – Какая там милиция! Если бы я им сказал, они меня взяли бы, били, мучили, а потом еще сказали бы, что, вот, поймали маньяка, кровожадного и страшного. А какой я маньяк? Я инженер, я…
– Да ладно, успокойся, – сказал Глеб. – В каком, говоришь, дворе это все было? Где ты прятался?
– Ой, я тебе могу показать.
– А назвать можешь?
– Конечно, могу.
Сиротка принялся объяснять, где находится двор, где находится чердак, стал расписывать все прелести и удобства жизни на чердаке. Рассказал о том, какой замечательный был у него матрас и какой хороший стоял на чердаке диван.
Правда, немного продавленный, но все равно хороший.
– Я эту машину видел, знаю даже, в каком дворе стоит.
– Что-что? – не поверил удаче Глеб Сиверов.
– Знаю я, в каком дворе она стоит.
– Не может быть!
– Да ну, не может быть… Что, ты думаешь. Сиротка совсем уже отпил мозги? Я еще нормальный мужик, только вот жизнь у меня такая поломанная-покореженная. А так я еще соображаю.
– Ну, ты дал! – с удивлением произнес Глеб. Он понял, что сейчас перед ним, возможно, единственный свидетель, который видел маньяка, что информация, полученная им этой холодной промозглой ночью, является очень важной, может быть, даже судьбоносной для него, Глеба Сиверова.
– Это в соседнем квартале, там еще недалеко рыбный магазин и воняет рыбой нестерпимо. Я как-то там стащил большую рыбину. Денег, понимаешь, не было, пришлось стащить. Вернее, дело так было. Я пришел и говорю, давайте, мол, помогу разгрузить машину. Они говорят: «Грузи». Там два таких мордатых мужика.
Ну, я грузил, а потом меня прогнали и ничего не заплатили. Но мне и не надо было. Я пока носил, сунул рыбину за пазуху. Вот такая рыбина была! Веревочками перевязанная, с узелками, золотистая, копченая… Ух, рыба была вкусная, пальчики оближешь! – и Сиротка действительно облизал, но не пальчики, а свои разбитые губы. – Вот такие, значит, дела. Наверное, этот маньяк и живет в доме, где стоит машина.
– Очень может быть, – спокойно сказал Глеб Сиверов, но тон его был таким, будто бы его это совершенно не интересовало, будто бы ему было наплевать, где живет маньяк, на какой машине ездит и как выглядит.
И этим своим тоном он подстегнул Сиротку. Тот уже завелся, вскочил на ноги и принялся расхаживать по пустой гулкой квартире и описывать маньяка.
А Глеб все запоминал, хотя улыбался немного скептично и безразлично, чем еще больше заводил Сиротку.
Наконец тот обессилел.
– Так ты что, мне не веришь? Не веришь, да?
– Да успокойся. Все надо проверить.
– Но в милицию я сообщать не буду. Ну их к дьяволу, этих ментов поганых. Они только и умеют делать, что деньги у бродяг забирать да бить. Сволочи они все! Ненавижу! – потряс над собой сжатыми кулаками Сиротка. – Чтоб они все подохли! Чтобы на них холера какая-нибудь напала, козлы вонючие!
Глеб улыбнулся.
– Может, хочешь выпить?
– Что?! Да! Хочу! – не веря в счастье, закричал Сиротка, – А у тебя, можно подумать, есть?
– У меня все есть, – сказал Глеб и, наклонившись, схватил свою сумку за ремень, подтащил к себе и быстро раскрыл молнию.
– Откуда у тебя все это? – вспомнив о содержимом сумки, осведомился бомж.
– Да надо, просили передать.
– Ты напрасно все это носишь. Если тебя поймают, дадут на всю катушку.
– Да, если поймают, то дадут, – согласился Глеб и вытащил из недр сумки плоскую блестящую фляжку.