— Ясновельможная пани графиня могла оставить одну непогашенную свечу, просто запамятовала теперь. Потому как у самой вашей постели упавшая на пол свеча валялась, на выгоревшем коврике. От нее и мог заняться огонь, и ковер тлел, отсюда столько дыму. А я свечу незаметно ото всех поднял и на место поставил, чтоб лишнего не болтали.
Вот такая ночь была. Надо будет панну Цецилию вознаградить. А Винсенту я не стала говорить о моих соображениях насчет причины пожара. С Романом поговорю. Что бы придумать в качестве награды для панны Ходачкувны? Вот интересно, если она прекрасно слышит вздохи котов на крыше и мчится на всякий подозрительный шум, как я смогу пригласить к себе Гастона так, чтобы никто об этом не узнал?
Под вечер следующего дня мы с Романом обменивались мнениями.
— Я бы не сомневался — это дело рук Гийома, — озабоченно докладывал Роман, — если бы не то обстоятельство, что накануне вечером он отправился в гости к графу Скупскому, в его резиденцию под Варшавой, да вы знаете, пани графиня, их мокотовский дворец, и остался там на ночь.
— А это точно, что остался там ночевать?
— Так я же, почитай, лично расследование произвел и всех, кого мог, порасспрашивал. Правда, на покой господа Скупские и их гости отправились сразу после раннего ужина, а утром Арман Гийом был как штык на их позднем завтраке, да это не сбило бы меня со следа, кабы не его конь. Несколько человек подтвердили — всю ночь простоял в стойле, разве что негодяй другого какого нашел. Мог и нанять, и украсть.
— И никто там поблизости не видел какого уезженного коня? — допытывалась я, тоже уже поднаторевшая в полицейских расследованиях.
— Этого со всей очевидностью установить не удалось, — признался Роман. — Да и вообще может пройти время, пока выяснится. Если же Гийом кому за лошадь заплатил, так тот не пикнет. А насчет пожара я нисколько не сомневаюсь — поджог, и пани спаслась лишь потому, что из спальни ушла...
Даже Роман не осмелился мне задать вопрос, где меня черти носят, но ему-то я могла сказать правду. Откровенно призналась: голод меня погнал в кухню, развлечение себе устроила. Роман вздохнул с облегчением.
— Как хорошо, что пани графиня мне это сказала! Ведь у нас там переполох. Обнаружили — ночью в кухне кто-то был, буфеты и чулан открывал, свечи зажигал, кошек кормил и грязную посуду за собой оставил. А хуже всего, что заподозрили панну Цецилию. Я же, зная нахальство Гийома, подумал, что это поджигатель такой наглый, еще и есть в этом доме не постеснялся.
Вы разрешите мне деликатно рассеять подозрения прислуги, нехорошо, чтобы подозревали бедную старушку.
Естественно, я согласилась. В конце концов, имею право в собственном доме делать что заблагорассудится, пусть думают о барыне — с причудами. А насчет пожара мнения наши с Романом полностью совпадали. Об этом свидетельствовали и запертые изнутри окна, и выпавшая из подсвечника на пол свеча. Ничего не скажу, могла и выпасть, но не зажженная, уж я-то хорошо помнила — свет, уходя, потушила, еще в темном коридоре постояла немного. А если бы это я захотела кого-то дымом задушить, поступила бы так: сначала выждала бы, пока весь дом не заснет...
Я рассуждала вслух, Роман внимательно слушал, кивая.
...дом и заснул, у меня одной долго горел свет, пожалуй, до полуночи. А когда потух, я бы подумала — ну, наконец и она легла спать. Подождав немного, я бы прокралась в спальню, чтобы поджечь кровать со спящей. Окно распахнутое заперла бы, а принесенные с собою какие-то легко вспыхивающие материалы разбросала у постели и подожгла, для виду сбросив на пол свечу.
Роман дополнил мой рассказ:
— Проникнул мерзавец изнутри, снаружи в окно спальни легко не залезешь, под окном никакого дерева нет. И стена гладкая, ни карнизов, ни балкона.
Кивнув, я продолжала душить жертву. Хорошо было бы, убегая, запереть дверь спальни, но запирается она изнутри, а вылезти в окно — сложно. Преступник предпочел оставить запертым окно, сам вышел в дверь и сбежал. Рассчитывал, видимо, еще и на то, что спасатели одновременно распахнут дверь и окно, тогда сквозняком раздуло бы сильный огонь, и от меня осталось бы одно воспоминание. Замечательно!
Преступление у меня получилось, но оставалась неясность: каким образом убийца проник в дом? Скорее всего, поднимался снизу, раз панна Цецилия слышала его шаги на лестнице, но ведь в нижнем этаже у нас на ночь всегда запираются все окна и двери. Подумать же на кого-нибудь из дворни я никак не могла.
И опять мы с Романом задумались. Помолчав, он высказал предположение:
— Вы уж не гневайтесь на меня, милостивая пани, однако же может и так случиться, кто из прислуги окно незапертым оставит специально на тот случай, чтобы незаметно ночью вылезть и к полюбовнице смотаться, а потом опять же незаметно возвратиться. Или служанка какая для своего хахаля.
— Ну уж нет! — сердито возразила я. — У меня нет им необходимости притворяться, в открытую могут с хахалями якшаться.
— Милостивая пани изволила малость перепутать времена, — только и сказал Роман, но меня как обухом хватил.
Еще бы, спятила я, что ли? Так и в открытую? Да их ксендз всенародно в костеле анафеме предаст, соседи меня осудят, а девка, уличенная в наличии полюбовника, навсегда лишится шансов выйти замуж. Должно быть, на лице у меня появилась растерянность, и Роман поспешил успокоить:
— Ладно, я и на этот счет порасспрашиваю.
В этот день, в связи с пожаром, мне удалось избежать непрошеных гостей, ибо я встала позже обычного. И по этой же причине припозднилась на утреннюю верховую прогулку с Гастоном.
По всему было видно, что он меня с раннего утра ожидал у шалаша дровосеков, так что на прогулке я изрядно задержалась.
Хватило ума не бросаться сразу на шею любимому, ведь этот Гастон мог счесть меня распутницей какой и дать от ворот поворот. Пришлось умеренно дозировать чувства, а попросту говоря — прибегнуть к извечному кокетству и женскому обольщению. В этом отношении я получила неплохое домашнее воспитание, вот теперь пригодилось. Пригодился, однако, и опыт в этой области, полученный в далеком будущем. Короче, время летело незаметно.
Завязать непринужденный разговор очень помог ночной пожар, сразу давая простор соображениям и Гастону дополнительный повод тревожиться о моей судьбе. Теперь ясно стало — этот, старосветский Гастон гораздо больше озабочен моей безопасностью, чем тот, из Трувиля. На этот счет у меня чуть было не вырвалось глупое замечание, да удалось вовремя прикусить язык.
Мы провели вместе несколько восхитительных часов, и я разрешила ему приехать ко мне с визитом к вечернему кофе. Домой вернулась, когда случайные гости, потеряв терпение, убрались восвояси, не дождавшись меня. Раздосадованная их наездом, решила сама нанести им визиты, мимоходом напомнив, что у меня приемные дни лишь вторники и пятницы.
Утренняя прогулка избавила меня и от встречи с Арманом, который заявился к двенадцати, громко оповещая ожидавших меня соседей-шляхтичей, что он — прямиком от господ Скомпских и что ему назначена аудиенция. Ненавязчиво поинтересовался моим здоровьем. Ничего не подозревающая прислуга простодушно отвечала, что здоровье барыни, должно быть, отменное, потому как легко на лошадь вскочила. Надеюсь, о ночных происшествиях гости мои не много узнали, ибо я строго-настрого запретила дворне болтать о пожаре, притворившись, что больше всего боюсь компрометации, ибо нечаянно всплыл факт моего ночного обжорства.