Он уткнулся лицом в подушку и засопел.
– Ну-ка, поднимайся! – толкнул его в плечо отец. Глеб приподнял голову. И тогда отец захохотал.
– Ты чего? – удивился мальчишка.
– Да нет, ты только посмотри на себя! А ну-ка, слезай! – отец подхватил его под мышки и снял с верхней полки.
Глеб, растерянный, стоял перед большим зеркалом, вмонтированным в раздвижную дверь купе. Половина его лица была черная от сажи. К тому же грязь легла как-то странно, словно тень или краска, разбрызганная аэрографом. Ровная, с плавными переходами, точно повторяя рельеф: на выступающих частях густо, во впадинах сажи почти не было.
От обиды Глеб тогда заплакал и принялся тереть лицо кулаками. А когда отнял ладони от глаз, то плакать ему захотелось еще больше: грязь растеклась, превратив его в какого-то цыганенка.
– Ну-ка, идем, умоешься.
Отец взял его за руку, а Глеб последним движением успел прихватить полотенце и закрыл им лицо.
– А почему так случилось? – спросил он, глядя на свое сверкающее чистотой лицо в зеркале вагонного туалета.
– Паровоз, мой милый, – улыбаясь, отвечал отец. – Видел, какой дым валит у него из трубы? Так вот, эту сажу и надуло в щели. Неужели ты не видел, какая черная у тебя подушка?…
От этих воспоминаний Глеб улыбнулся.
«Так вот что напомнила мне черная метель в стакане чая…»
В других купе пассажиры уже успели уснуть, и никто не тревожил ночной покой поезда. Но вдруг до слуха Глеба донеслись приглушенные голоса, идущие из конца вагона. Ему почудился женский плач.
Глеб выглянул в коридор. За стеклянной дверью он увидел девушку со спортивной сумкой в руках и проводника. Девушка как раз прикуривала, и было видно, как дрожит зажженная спичка в ее пальцах. Она никак не могла попасть Кончиком сигареты в пламя. В глазах ее блестели слезы.
Наконец, рассердившись на себя, она выбросила догоревшую спичку в окно и вновь чиркнула о коробок. Проводник явно предлагал ей какую-то сделку. Он возбужденно жестикулировал, доказывая ее выгодность. Догадаться о сути этой сделки было не так уж сложно. Ну что еще может предлагать мужчина, едущий в одиночестве, молоденькой девушке, у которой есть всего два выхода – сойти на ближайшей станции или продолжать свое путешествие, но уже не в одиночестве?
Проводник стоял к Глебу спиной. Девушка повернулась и бросила на Сиверова злой взгляд через плечо проводника. Этот взгляд словно бы говорил: ты виноват во всем! Если бы ты не появился, я бы ехала в шестом купе. А вот теперь моя гибель будет на твоей совести!
Злорадно усмехнувшись, девушка кивнула головой, хотя в ее глазах все еще стояли слезы. Проводник оживился еще больше, открыл дверь, ведущую в коридор и, гордо неся голову, пошел вперед, как будто был полководцем, одержавшим великую победу.
Когда эта странная парочка поравнялась с купе Глеба, он вышел и преградил им дорогу. Проводник заискивающе заулыбался:
– Может, чего желаете?
– Я слышал что-то насчет того, что этой девушке нужно выходить на следующей станции? – нейтрально, словно бы о погоде поинтересовался Глеб.
– Да нет, все уже улажено, я подыскал ей место.
– И наверное, это место в твоем купе? – скривил губы в улыбке Глеб и посмотрел в глаза девушки.
Та потупила взгляд и пробормотала что-то невнятное.
– Так или нет? – настаивал Глеб. Девушка молчала. Молчал и проводник.
– Он приставал к тебе? – Сиверов взял девушку за руку.
– Пустите меня! – та вырвалась и бросилась назад по коридору.
Проводник уже начинал терять терпение.
– Да чего вам надо? Что вы лезете не в свое дело? Думаете, что если у вас денег куры не клюют, так вам все можно? Хотите трахаться, так идите в ресторан, там всегда есть пара дежурных проституток.
– Ах вот как! – растягивая слова, проговорил Глеб. – Значит, тебя проститутки уже не устраивают? Тебе подавай что-нибудь новенькое, да к тому же еще и задаром! Иди сюда! – крикнул Сиверов девушке, которая уже сидела на крышке ящика для мусора в тамбуре.
Она отрицательно покачала головой.
– А ну иди! Я кому сказал?!
Повинуясь приказному тону, она поднялась и нехотя поплелась к звавшему ее мужчине, явно оттягивая момент встречи. Когда, наконец, все трое оказались рядом, Глеб сделал грозное выражение лица и тоном, не терпящим возражений, проговорил:
– Так вот, любезный, со мной едет трое друзей. И эта девушка – одна из них. Ты понял? – Глеб положил свою руку на плечо проводнику.
И тот понял: если бы он сейчас стоял на рыхлой земле, то наверняка по колено вошел бы в почву, и вытаскивать его оттуда Глеб не стал бы, разве что вогнал немного поглубже.
– Понял, – по-простому пожал плечами проводник. – Она одна из ваших друзей, и следует ожидать появления еще двоих.
– Еще двоих не будет. Мы все вчетвером в сборе.
– Понял. Купе занято.
– А теперь принеси-ка сахарку и печенья, да не забудь прихватить бутылку коньяка, самого хорошего, если, конечно, такой водится в твоем купе.
– Будет исполнено.
Еще одна купюра исчезла в ладони проводника, и он, вполне довольный жизнью, исчез из виду.
– Ну что, теперь уже не так боишься? – спросил Глеб. – А почему меня никто не спросил – хочу я этого или нет? Может, мне лучше было бы сойти на следующей станции! – возмутилась девушка.
– Давай для начала хотя бы познакомимся, – Глеб протянул ей руку. – Меня зовут Глеб, а тебя?
Девушка молчала. Поняв свою ошибку, Сиверов поправился:
– Меня зовут Глеб Петрович.
Ему было непривычно вновь произносить свое настоящее имя и имя своего отца. Он так отвык от них, что охотнее назвался бы Федором. Но почему-то врать своей неожиданной спутнице не стал.
– Так вот, Глеб Петрович, зовут меня Натальей.
– А можно, я буду звать тебя просто Наташей?
– Иначе вы не умеете?
– Иначе мне придется называть тебя по имени-отчеству.
– Тогда давайте.
Глеб отошел, пропуская девушку внутрь купе.
– Спасибо, – манерно ответила та, занимая свое место, с которого была так бесцеремонно выдворена проводником.
Вскоре появился и он сам, неся на подносе несколько пачек печенья в красочной упаковке и пакетики с сахарным песком. После чего, взяв поднос в одну руку, он вновь движением фокусника извлек откуда-то из-за спины бутылку коньяка «Белый аист».
– Простите, но лучшего нет. Публика все какая-то несерьезная ездит, не то что вы.