Зал постепенно пустел, официантки принялись убирать со столов. Я внимательно следила за тем, как они это делают. Солонками мне не имело смысла заниматься, они постоянно перемещались с одного стола на другой, а вот вазочки и зажимы для салфеток оставались на своих местах. Распрощавшись с Выдрой, — и так уже последние фразы произносила с непростительной рассеянностью, увлекшись наблюдением за официантками, — я улучила момент и подбежала к столику Гавела. Выхватив салфетки из зажима, я положила их прямо на столик — а то Колодзей поднимет крик, что на столе нет салфеток, — вазочку же схватила и тоже сунула в сумку. Черт побери, она оказалась с водой! Стараясь не бежать по залу, изо всех сил заставляя себя идти не торопясь, степенно, я в коридоре перехватила сумку так, чтобы из вазочки вода больше не выливалась, и опорожнила сосуд в туалете. Мокрую вазочку, цветочки и зажим для салфеток осторожно завернула в специально для этой цели прихваченную тряпку и направилась на пляж.
Начала с того, что выкупалась, чтобы прохладиться после испытанных эмоций. Освежила тело и разум и предприняла дальнейшие шаги на пути расследования.
Выдра на пляже вела себя совершенно однозначно. То и дело вскакивала с шезлонга, оглядывалась во все стороны, потом отправила мужа на поиски. Я не могла слышать, что она говорила, но все её поведение не могло свидетельствовать только об одном. Муж вернулся с каким-то мужчиной. Выдра принялась его о чем-то расспрашивать, мужчина что-то отвечал, после чего Выдра опять принялась выискивать кого-то среди пляжуюшихся. Ясно, кого — меня. Значит, привели владельца панды.
Естественно, я не показывалась. Теперь все внимание уделила незнакомому мужчине, дождалась, когда он покинул пляж, и незаметно двинулась следом. Мужчина не прятался, не пытался скрыться, шел себе спокойно, так что следить за ним не представляло трудности, учитывая обилие отдыхающих на улицах городка. Таким образом я довела его до дома. Владелец панды проживал, оказывается, в Доме творчества художников (разумеется, бывшем), в его самом удаленном от моря сегменте, на первом этаже. Это мне удалось определить благодаря тому, что объект выглянул в окно, а потом вышел на балкончик. Думаю, он там действительно проживал, потому что сначала снял рубашку и потому, что больше никого в той комнате мне обнаружить не удалось.
После этого я вернулась в «Пеликан» и смогла пообщаться с девушкой, которой понравился Яцек. И в самом деле Северин Вежховицкий проживал у них. Какая-то эпидемия — оказывается, все проживают в «Пеликане»! Ах да, как же я забыла? Ведь это единственный пансионат, где в свое время построили номера с ваннами. Ну и рядом с морем...
Обед закончился, поэтому пляж был густо покрыт курортниками. Однако Болек меня разыскал. С индифферентным видом шлепнулся на песок поблизости, посидел немного, разделся и направился в море, не взглянув на меня.
Не уверена, что я последовала бы за ним в воду, купаться не тянуло, но тут я увидела приближавшегося Зигмуся. Уж этот меня обязательно найдет! Ни минуты не раздумывая, я схватила матрас и помчалась к воде. Зигмусь что-то кричал мне вслед, но я имела право не услышать его в разноголосом шуме. Прорвавшись сквозь скопление детей на мелководье, я взобралась на матрас и поспешила удалиться от берега.
По правде говоря, море кишело людьми не только у самого берега. Пришлось проплыть не менее ста метров, чтобы оказаться в одиночестве. Здесь я и увидела торчащую из воды голову Болека.
— Только, пожалуйста, не переверни матрас ненароком, а то ведь я плавать не умею, — предупредила я парня на всякий случай и поинтересовалась:
— Есть новости?
— Есть, — ответил Болек, отфыркиваясь. — Медведь у меня.
На пляж я пошла, если честно, надеясь хоть немного отдохнуть от трудов детектива и упорядочить добытые сведения. Это частное расследование у меня уже в печенках сидело, утомительная штука, а результатов — чуть. Болек, однако, не дал мне времени на обдумывание, и, надо признаться, у него были веские основания. Медведь — это уже серьезно. Услышав про него, я даже вздрогнула, но вовремя вспомнила, что нахожусь на зыбком плавсредстве, и взяла себя в руки.
— Так говори же толком! А если тебе трудно держаться в воде на одном месте, можешь ухватиться за эту вот штуковину у меня под головой. Только поосторожней.
— В воде мне держаться нетрудно, нет необходимости ни за что хвататься. В бункере меня ждала инструкция: вернуться домой, войти в комнату ровно в тринадцать часов пять минут, ни раньше, ни позже. Зачем такая пунктуальность, я понял, лишь вернувшись. Дверь моя стояла нараспашку, пакет лежал у порога. Вернись я позже — в комнату могли забраться воры, вернись раньше — мог бы слишком много увидеть из того, что мне не положено... А так — даже не знаю, кто мне подбросил медведя. Ну вот, он уже у меня. И не только он.
— А что еще?
— Много чего еще, — ответил Болек и нырнул под матрас. Вынырнул по другую сторону, отфыркнулся и опять приблизился к моему лицу. — Еще у меня есть сумка и очередные инструкции. Завтра я должен отплыть, невзирая на погоду. Даже если установится штиль — не страшно, отчалю с помощью моторчика, а в открытом море уж какой-нибудь ветер поймаю.
Я невольно взглянула в сторону порта. Там как раз рыбаки спускали на воду свою лайбу — наверное, собирались ставить сеть на камбалу. Вот их катер закачался на воде, и теперь я смогла увидеть и парусную лодку Болека. От пузатенького рыбачьего катера она выгодно отличалась стройностью и изяществом, но покрашена была тоже в желтый цвет и тоже с серенькой полоской. Что ж, каждый имеет право окрасить свою лайбу в любимый цвет.
— Второго медведя найти не удалось, — информировала я торчащую из моря голову. — У той бабы его не оказалось, думаю, выявила хмыря, которому он принадлежит, но хмыря тоже не было, возможно, это тот самый, который теперь у тебя, а может, совсем другой человек.
— Ничего не понимаю! — разозлился Болек. — Не могла бы пани изложить понятнее? Что за хмырь и почему он у меня?
Пришлось рассказать все по порядку. Болек потребовал дать подробное описание хмыря.
Я поднапряглась и сконцентрировалась, не так просто было описать эту подозрительную личность.
— Знаешь, он такой.., массивный, топорный. Вот ведь, специально разглядывала его, чтобы тебе описать, а описывать-то и нечего, никаких особых примет. Самому Рембрандту было бы трудно написать по памяти его портрет. Возраст.., где-то между сорока и пятьюдесятью...
Болек на мгновение замер, потом нырнул, чтобы прийти в себя, и выскочил из воды, как дельфин.
— О Господи! Как вы сказали?! Повторите, пожалуйста.
Немного встревоженная, я послушно повторила описание незнакомца.
— Так это же он! — воскликнул Болек. — Тот самый! Босс! Я бы точно так же его определил — топорный и массивный! Но ничего не понимаю, ведь вы же говорили, что знаете его с детства!
Теперь взволновалась я, и пришел мой черед заниматься гимнастическими упражнениями. Стремительно сев на матрасе, я чуть было не опрокинулась с ним в воду. Постаралась взять себя в руки и осторожненько опять принять лежачее положение, утонуть именно сейчас было бы просто глупо.