Ещё немного — и Тереска, торопясь угодить доро-тому гостю, указала бы на окно. К счастью, у неё хватило выдержки проводить его до парадной двери.
— Когда ты придёшь? — Вопреки всем стараниям, в голосе её прозвучала откровенная мольба. — Не хочу больше… — У неё чуть было не вырвалось «мучиться в ожидании»,… — Переодеваться в последнюю минуту, — закончила она и, чувствуя, что все равно сболтнула глупость, внутреннее поёжилась.
— Не знаю, может, на следующей неделе, — рассеянно бросил Богусь, направляясь к калитке. — После первого. Сориентируюсь, что да как с моими делами, позвоню и приглашу тебя на мороженое. Номер найду в телефонном справочнике.
— Но я ведь давала тебе свой номер!
— Я его посеял, вместе с записной книжкой. Ничего страшного. До встречи, моя милая!
И ушёл, оставив Тереску у калитки. Только на углу улицы оглянулся и помахал рукой…
«Мелюзга, — снисходительно думал Богусь, направляясь к автобусной остановке. — Зелёная ещё, никакого опыта, да и малость со сдвигом. Если бы не глаза и фигура, ноги бы моей больше здесь не было».
«Моя милая», — в упоении твердила про себя Тереска, возвращаясь тропинкой от калитки. — Он сказал «моя милая»… «До встречи, моя милая»…
Она вошла в дом, закрыла за собой дверь и привалилась к косяку.
Так… Не захотел смотреть фотографии. Сказал, что в следующий раз. Значит, ещё придёт. А не приходил, потому что не рассчитывал её застать. А теперь придёт. Придёт непременно. Иначе зачем обнимал её? Ещё и назвал «моей милой».
Тереска стояла, прислонившись к двери, и упивалась своим счастьем. Однако упоения хватило хоть и надолго, но не навсегда. Сначала оно как бы помутнело, потом как бы дало трещину, а потом сквозь эту трещину хлынул поток сомнений. Сумерки воцарились не только в освещённой предвечерними лучами прихожей, но и в её душе. Почему он, собственно, так спешил? Если уж пришёл, если уж застал её дома, если сегодня такой прекрасный воскресный день… — Почему не остался? Не проявлял никакой радости, скорее недовольство, смотрел на неё как-то насмешливо… Не разочаровался ли? Ну ясно, ещё бы, когда она вела себя как идиотка!
Тереске стало нехорошо, в горле застрял какой-то ком, да что там ком — целая тыква! Ещё немного, и она умрёт от удушья, если немедленно, сейчас же не поделится с кем-нибудь своими ужасными впечатлениями! Сомлеет, лопнет или начнёт биться головой об стену.
Единственный человек на свете, с которым можно поделиться такими переживаниями, да и всякими другими тоже, — это Шпулька, лучшая Терескина подруга. Но Шпулька ещё в деревне…
Настоящее её имя было совсем другое — Нита, Нитка то есть. А где нитка, там и шпулька. Прозвище Шпулька так крепко прилипло к Терескиной подружке, что она и сама уже почти не помнила своё крёстное имя.
Так вот эта самая Шпулька должна была вернуться с каникул в последние дни месяца, а значит, сидела ещё в деревне. В лучшем случае объявится послезавтра. А Тереску прямо разрывало на части — так ей не терпелось исповедаться. И она решила, наплевав на очевидное, наведаться к Шпульке. Даже не решила — просто какая-то неодолимая сила погнала её из дому, и, захлопнув парадную дверь, она без оглядки понеслась по улице. Шпулька жила во временном кирпичном бараке, состоявшем как бы из отдельных двухкомнатных домиков. Барак уже три года как определили на снос, и жильцы уже три года как сидели на чемоданах, изо дня в день уповая на новоселье.
Поджидать автобус или трамвай не было мочи. Тереска почесала к подружке напрямик, через дворы и пустыри, а у железнодорожного вокзала в Служеве — тропкой через огороды. Нимало не сомневаясь, что Шпульки ещё нет и ей придётся возвращаться ни с чем, Тереска при виде открытых дверей и сваленного у порога багажа так растерялась, что даже забыла, зачем её сюда принесло.
— Какое счастье! Приехала! — с невыразимым облегчением воскликнула она. — А я думала, тебя нет. Когда ты вернулась?
Шпулька при виде подруги пришла в неменьший восторг и решила, что без телепатии тут не обошлось.
— Только что. Видишь же, какая тут свалка. Хорошо, что ты заглянула, а то ещё и к тебе пришлось бы тащиться с колбасой. Помоги мне!
И подружка ухватилась за огромный тюк, заваленный грудой всяких пакетов, сумок и чемоданов. Те-реска, ошеломлённая неожиданным сюрпризом, не совсем поняла её слова, но с готовностью бросилась на подмогу.
— А что это? Слушай, мне надо с тобой поговорить! Какое мягкое! Да брось ты этот куль, никуда он не денется! Пойдём отсюда!
— Не могу, мама одна не управится. Возьми эту корзину. Осторожно, там яйца! Подожди, поможешь мне отнести этот тюк.
— А что в нем?
— Перо. Для одной тётеньки. Она тут недалеко живёт. Сейчас помогу маме, а потом мы с тобой отнесём соседке перо. И яйца. И сметану. И масло.
Тереска недовольно посмотрела на сумки, потом на Шпульку. Проза жизни грубо и бесцеремонно вторгалась в поэзию чувств.
— А ещё что? — брюзгливо спросила она. — Молоко? Ряженку? Сало? Колбасу? А говяжью тушу для этой соседки ты случайно не привезла?
— Нет. А колбасу привезла, — озабоченно подтвердила Шпулька, пытаясь развязать грубую бечёвку. — Вот тупица этот Зигмунт, надо же так затянуть… Дай мне что-нибудь! Черт, ноготь сломала…
— Разрежь, — нетерпеливо предложила Тереска.
— Исключено, это шнур для белья.
— Ну и что? Потом свяжешь.
— Нельзя, говорю же тебе — это шнур. Для белья.
— Подумаешь! Почему, спрашивается, шнур для белья нельзя связать узлом?
— Не знаю. Но нельзя. Дай что-нибудь твёрдое. Ну, там, гвоздь, проволоку.
— Анита, переложи яйца сюда, — распорядилась пани Букатова, заглядывая в коридор с корзиной в руке. — О, Тереска! Откуда ты взялась? Добрый вечер. Ты прямо как на заказ, я привезла из деревни кровяную колбасу, возьмёшь для мамы.
Шпулька схватила корзину и сунула её в руки Тереске, которая как раз управилась с узлом.
— Переложи сюда яйца. Четыре десятка… нет, пять, нет, мама, сколько мы себе оставим?
— Полсотни. Чемодан не трогай, я сама распакую. Тереска потеряла всяческое терпение.
— Святая Мадонна, вы что, обчистили закрома какого-то богатого фермера? Надеюсь, закрома родины остались целы. Зачем столько всего? Шпулька, ну ты даёшь, неужто все это добро тащила пешком?
— А то! Представляешь себе наше путешествие? С этими узлами! С пересадкой! Народ валом валил в Варшаву, поезд был набит под завязку, пришлось ехать в купейном.
— Зачем вы так себя загрузили?
— Потому что все свежее и натуральное. В городе такого не достанешь. Такой кровянки уже с войны не делают, а яйца прямо из-под курицы, — авторитетно объяснила Шпулька. — А перо с настоящего гуся. Погоди, надо вытащить ещё сметану для этой тётеньки…