– Тьфу, дура! Ты помешалась на любви, идиотка, – вслух обругала себя Лиля.
Неужели он собрался покончить с собой?! Он хочет покончить с собой из-за подлости Якобсона?..
Лиля бросилась в кабинет Ильи Марковича, откинула крышку бюро, – так, ящики и ниши, между боковыми ящиками столбик, вот он, потайной ящик! Там был пистолет, а сейчас его нет... Лиля представила, как Леничка берет пистолет тонкой рукой и направляет его себе в грудь... Неужели он убьет себя? Нужно будить всех, искать его, спасать!
Но кого будить? Фаина и Мирон Давидович проснутся с трудом, станут кряхтеть, глядеть непонимающими глазами... Ася? Ася начнет плакать... Дина! Да-да, сейчас она разбудит Дину, Дина своим успокаивающим басом скажет, что делать, Дина возьмет все на себя, Дина все решит...
Лиля помчалась к Дине, не стучась, с разбега ворвалась в комнату и, ошеломленная, замерла у порога, вытаращив глаза, как горничная... что это?..
Но это было не «что», а Павел Певцов! Павел и Дина, они... в Лилином языке не было слов для того, что они делали.
Лиля тихо отступила назад, не в силах отвести взгляд от постели. Впрочем, она не увидела ничего, кроме выглядывающей из-под одеяла мужской спины, ритмически покачивающейся над Диной, кроме Дининых рук, обхвативших эту спину, не услышала ни одного звука, не стала свидетелем неистовой страсти – все происходило максимально целомудренно.
Но Дина, Дина!.. Дина, которая подчинялась Фаине в каждой мелочи, рыдала, если та была недовольна порванным чулком или пятном на блузке, Дина оставила у себя ночевать мужчину?! Откуда же в ней взялась такая решительность, смелость? Наверное, это и есть настоящая любовь, любовь, которая не боится ничего – ни условностей, ни приличий, ни даже Фаины...
Лиля пробежала через гостиную, мельком представив – почему в голову лезет совсем сейчас неподходящее? – здесь были любительские спектакли, Леничка рассказывал ей, как ставили «Веер леди Уиндермир». Леничка играл лорда Дарлингтона, циничного, но в душе чистого и благородного. Сцены не было, действие протекало среди публики. Сейчас Лиля как будто видела, как гости на него любовались, – какой он был красивый, во фраке, с белым цветком в петлице, с тонкими изящными руками, такие руки могут держать книжку или цветок, но не пистолет...
На улице было еще совсем темно. Лиля стояла у подъезда, поеживаясь от холода, в своих золотистых лодочках, куталась в схваченную второпях с вешалки бархатную тужурку Мирона Давидовича, смотрела растерянно, не зная, что ей делать, куда бежать... где вообще люди кончают с собой?
Издалека, с Невского, послышался звук машины, и вдруг Лиля как-то особенно, всей собой, почувствовала, что она не одна, огляделась вокруг и увидела выдвинувшуюся из соседней подворотни тень... Тень отделилась от стены и замерла в напряженной неестественной позе.
Лиля не успела понять, что эта тень – Леничка, она вообще ничего не успела понять и ни о чем не успела подумать, – все произошло в одно мгновение, – звук подъезжающей машины, странно напряженная тень, и вот она уже бежит навстречу поворачивающему на Надеждинскую автомобилю. Лиля бежала, как будто собиралась броситься под колеса, но, пробежав несколько метров, оступилась и, неловко поджав ногу, упала навзничь на тротуар.
Машина остановилась рядом с ней – подъехать прямо к подъезду мешала громоздящаяся на мостовой куча мусора. Чин открыл дверь и, не выходя из машины, взглянул на лежащую на тротуаре Лилю, и она, не вставая, быстро подвинулась к нему, зашептала-застонала: «Это я, я, ваша соседка Лиля, я сломала ногу...»
Чин наклонился ниже, и Лиля, приподнявшись на мостовой, протянула обе руки и уцепилась за него так сильно и нежно, что ему было не вырваться от нее.
– Больно, больно... – стонала Лиля, выставляя вперед тоненькую ногу в золотистой лодочке.
– Куда же вы так спешили? – поинтересовался Чин.
– Ах... мне неловко об этом говорить... я выбежала за молодым человеком. Мы поссорились...
– Воспитания вам не хватает, вот и бегаете по ночам за мужчинами, – хмыкнул Чин.
– Вы правы, – кротко сказала Лиля и громко застонала: – О-о, больно...
Не разжимая рук, повиснув на Чине, Лиля с трудом поднялась на ноги. Она так крепко обнимала Чина за шею, так приникла к нему – со стороны могло показаться, что это парочка, которая не в силах разомкнуть объятий, и так, вдвоем, слепившись, превратившись в одного человека, они медленно двинулись к подъезду. И все это время, что они с Чином шли к подъезду, Лиля висела на нем, оплетя его руками, прижавшись к его груди, и незаметно, как в танце, вела его, отворачивая от подворотни, как будто оберегая от тени, подставляя себя тени, – лицом. Он плохо стреляет, он побоится попасть в нее!.. И в ночной тишине все время звучал ее стон «Больно, больно!» – пусть он слышит ее голос, пусть все время слышит ее голос!
«Он не выстрелит, – повторяла Лиля как заклинание, – не выстрелит же он в меня, он не выстрелит, не выстрелит!..»
«Откуда взялась эта куча мусора, – мельком удивилась Лиля, – наверное, ее поместил сюда Бог». От каких мелочей зависят иногда человеческие жизни, эта куча мусора и спасла их, не будь ее, машина остановилась бы у самого подъезда, и она бы не успела – побежать, упасть, приникнуть...
Так, слепившись в объятии, Лиля с Чином и вошли в подъезд, и тут Лиле стало немного лучше, они с Чином поднялись по лестнице на второй этаж уже не как один человек.
На втором этаже, у двери ее квартиры, Чин нагнулся, помассировал ей лодыжку и, подняв к ней голову, попросил:
– Дайте носовой платок.
Порывшись в карманах тужурки Мирона Давидовича, Лиля протянула Чину белую тряпочку, благодарно улыбнулась, слабо простонав:
– Я вам очень признательна за помощь. Спокойной ночи.
Одной рукой он придерживал ее за талию, другой массировал ногу, и вдруг его рука быстро взлетела наверх, под юбку, и вцепилась в ее белье. Лиля вырвалась и сильно толкнула его больной ногой.
– А нога-то совсем прошла? – удивился он. – Может, не так уж и болела...
Лиля отступила к подоконнику:
– Я закричу, если вы посмеете до меня дотронуться!
– Вы мне эти ваши буржуйские манеры бросьте! Марксистскую теорию знаете? Это ваша обязанность – удовлетворить мою половую нужду по первому моему спросу, – охрипшим голосом сказал Чин, его рука уже шарила где-то внизу, расстегивая брюки. – Закричит она... А и кричите! Пойдемте к вашей мамаше с папашей, разбудим их и выясним, за кем это вы там бегаете по ночам...
– Не подходите ко мне, я выброшусь в окно, – прошептала Лиля, она вдруг явственно поняла – он сумасшедший, буйный. – Я сейчас в вас плюну, я... я за себя не отвечаю...
– Закричит она... – бормотал Чин и вдруг с силой толкнул ее к подоконнику, повернул к себе спиной, сильно обхватил рукой и другой рукой поднял ей юбку.