— Понимаю, — сказал Дронго. — Вчера я невольно оказался свидетелем и вашего разговора у бассейна, и вашей ссоры с Юрием позадн моего дома. И вашего ужина, закончившегося скандалом Виктора с Рауфом, и совместного купания пятерых членов вашей группы. Просто Олег и Юлия все время были у меня перед глазами, и поэтому я про них не спрашиваю. У них абсолютное алиби. Остальные не имеют такого алиби. А как Юлия относилась к братьям?
— По-моему, не очень хорошо, но у нее маленькая дочь, и нужно было ее хоть как-то обеспечивать.
— А Олег? Он ведь финансовый директор фирмы. Он-то должен был ладить с обоими братьями?
— Должен был, но тоже не ладил. Олег умница, финансист от бога. И вот приходилось работать на этих типов. Они ведь были связаны с мафией. Не делайте удивленного лица, как будто не знаете, что все наши предприниматели так или иначе связаны с мафией. Вот и Виктор был связан с мафией, которая помогала ему на первых порах.
— Невеселая история, — подвел итог Дронго. — Получается, в вашей компании Виктора мог убить кто угодно. От его родного брата до, простите, любимой женщины.
— Я его не убивала, — возразила гостья, — это не я.
— Я не сказал, что убивали вы. Я сказал, что его ненавидели все члены вашей группы. Интересный он был тип, если сумел вызвать коллективную ненависть всех окружающих.
— Да, — согласилась Инна, — именно коллективную ненависть. Если хотите, это было даже не море, а целый океан ненависти.
— Пейте ваш чай, — предложил Дронго, — и давайте договоримся, что сегодня вы останетесь у меня. Здесь две спальни, вы можете расположиться в одной из них.
— Спасибо, — улыбнулась молодая женщина. — А вы не боитесь, что комиссар начнет подозревать и вас? Я ведь могла приехать на курорт со своим знакомым, который и убрал потом Виктора.
— У вас изощренная фантазия, — усмехнулся Дронго. — Нет, я ничего не боюсь. Во-первых, у меня тоже есть алиби. Я все время находился дома и сидел на балконе, не выходя из своей виллы. А во-вторых, у меня не получился бы такой удар, каким убили Виктора. Посмотрите на мои руки и на меня. Если бы я нанес удар такой силы, то проткнул бы парня, как бабочку. Да и потом, мне не нужно было его убивать таким образом. Я мог бы его просто выбросить с балкона.
— Вы серьезно? — шепотом спросила Инна.
— Конечно, нет. Просто хотел вас успокоить. Допивайте чай и идите спать, уже третий час ночи. Подозреваю, что завтра комиссар будет снова всех вас допрашивать, мучая своими подозрениями.
— Спасибо, — всхлипнула молодая женщина, — я так боялась туда идти.
Она снова достала сигареты. Дронго вспомнил про запах в комнатах, который помог ему определить присутствие чужого человека в доме.
— А как вы попали ко мне на виллу? — спросил он. — Неужели у вас есть второй ключ или вы умеете пользоваться отмычками?
— Нет, — чуть улыбнулась Инна, — просто мимо проходил дежурный, который принимал соседнюю виллу у отъезжающих немцев. И я попросила его открыть мне эту дверь. Все очень просто. Он ничего не заподозрил. И сразу открыл.
— Еще бы, — засмеялся Дронго, — красивая молодая женщина просит открыть ей дверь. Краж на этом курорте не бывает, убийство — случайность, а присутствие красивой женщины в номере одинокого мужчины — идеальный стимул для его дальнейшего пребывания на курорте. Так что все правильно.
Докурив сигарету, она потушила ее в пепельнице.
— Спасибо вам, — сказала вдруг Инна, — сегодня мне было так плохо.
— Это вам спасибо, — возразил Дронго. — Мне казалось, я просто мешаю. И моя помощь никому не нужна. А теперь благодаря вам я знаю, что это не так. Идите спать, спокойной ночи. Мне еще нужно посидеть на балконе. И о многом подумать.
— Спокойной ночи, — поднялась Инна. Когда она ушла в соседнюю комнату, он открыл дверь балкона, вынес туда уже остывающий чайник, сел за столик и просидел так часа два. Только в пятом часу утра он отправился в свою спальню. Проходя мимо комнаты, в которой спала гостья, он услышал ее тихое посапывание. И впервые подумал, что труднее всего в жизни бывает вот таким — одиноким и красивым женщинам.
Утром он проснулся от осторожных шагов. Инна умывалась. Он натянул брюки, надел рубашку и вышел в коридор. Рядом с двумя спальнями были, соответственно, две туалетные комнаты. В ближней из них стояла Инна, уже вытиравшая лицо. Увидев Дронго, она улыбнулась ему.
— Кажется, мы проспали, — виновато сказала она. — Представляю, какие гадости про меня будут говорить. Еще не остыл труп ее любовника, а она уже легла в постель к чужому человеку.
— Не будут, — успокоил ее Дронго, — вы просто не рассказывайте, где провели ночь, и я обещаю никому ничего не говорить. Кстати, завтрак уже начался, и вы можете на него опоздать.
Она улыбнулась, но ничего больше не сказала. Через десять минут она уже была готова идти на завтрак.
— Скажите своим знакомым, что администрация отеля предоставила вам другой номер, — предложил Дронго, — и все будет в порядке.
— Я так и сделаю, — пообещала Инна и, подойдя к нему, осторожно поцеловала его в щеку. — Глядя на вас, — сказала она задумчиво, — начинаешь верить, что не все мужчины подлецы.
И, повернувшись, быстро вышла. Дронго посмотрел ей вслед и пошел бриться. Глядя на себя в зеркало, он подумал, что ему уже много лет. Тридцать семь, а он до сих пор не женат и не имеет детей. Впрочем, при том образе жизни, который он вел, его семью ждали нелегкие испытания. Хотя возможно, что дети у него и были.
В восемьдесят шестом он был в Румынии. Отправившись в Бухарест из Киева на поезде, он встретил в вагоне Надежду, женщину какой-то необыкновенной, светящейся изнутри красоты. Молодая женщина признала, что заметила его, еще когда он стоял на перроне. Они были вместе всего одну ночь. Он был молод и самонадеян. Когда в Бухаресте, сойдя на перрон, они шли к вокзалу, она пыталась что-то сказать. А может, это ему казалось. Потом они попрощались и разошлись. И больше никогда не виделись. Но он помнил, что был очень горяч в ту ночь и вполне могли быть последствия.
Другая женщина, с которой он был знаком много лет и которая теперь жила в Германии, призналась ему, что он был отцом ее не родившегося ребенка. Это было особенно неприятно, так как он был решительным противником абортов. По его твердому убеждению, мужчина не имел права на зачатие, если не хотел ребенка. А забеременевшая женщина не должна была лишать себя радости, убивая свой плод.
Он не был пуританином или моралистом, просто ему всегда казалось, что существуют ценности гораздо более важные, чем отношения людей. Рождение, Любовь и Смерть. Эти три категории были вневременными, вечными, к ним он относился благоговейно, считая их самыми великими чудесами на свете.