Доук Гарланд бросил быстрый взгляд на свои ноги, словно бы для того, чтобы скрыть собственную реакцию на такое необычное представление. Что такое, черт побери, происходит с Толливером?
— Да, сэр, я слышал о вас обоих, — заявил проповедник. — Я пастор Твайлы Коттон, и она лично просила меня сюда зайти. Завтра вечером мы собираемся служить особую церковную службу, и если вы к тому времени выйдете из больницы, то надеемся, что вы посетите ее. Это особое приглашение, оно исходит из глубины наших душ. У нас гора свалилась с плеч, когда мы узнали, что случилось с юным Джеффом. Наступает момент, когда знание, хорошее или плохое, более важно, чем незнание.
Я кивнула, полностью с этим согласившись.
— Так как вы послужили орудием для обнаружения бедного Джеффа, мы надеемся, что вы придете, если будете чувствовать себя достаточно хорошо. Я не буду лгать и говорить, что мы не интересуемся тем редким даром, которым вы обладаете и который, похоже, превыше нашего понимания, но вы использовали его для вящей славы Бога и чтобы утешить нашу сестру Твайлу, Паркера, Беталинн и маленького Карсона. Мы хотим поблагодарить вас.
От имени Бога? Я попыталась спрятать улыбку, потому что он был таким искренним и казался таким ранимым.
— Я ценю, что вы нашли время зайти в больницу и навестить меня, — поблагодарила я, стараясь при этом протянуть время и придумать, как отказаться от приглашения.
— Если доктора решат, что Харпер может покинуть больницу завтра, то можете на нас рассчитывать. Мы придем, — сказал Толливер.
Что ж, его телом явно завладел инопланетянин. То было единственное умозаключение, к которому я могла прийти.
Доук Гарланд, похоже, слегка удивился, но стойко продолжил:
— Именно это я и хотел услышать. Увидимся завтра в семь часов вечера. Если вам нужно разузнать, где находится церковь, просто позвоните мне. — На редкость профессиональным движением он вытащил из кармана визитку и протянул Толливеру.
— Спасибо, — сказал Толливер.
— Спасибо, — повторила я, а что мне еще оставалось делать.
К тому времени, как моя палата освободилась от посетителей, я снова устала. Но мне нужно было походить, поэтому Толливер помог мне вылезти из кровати, и мы, неся капельницу, пошли по коридору. К счастью, никто из проходивших мимо не обращал на нас никакого внимания. У пациентов и посетителей имелись свои заботы, поэтому еще одна юная женщина в ужасном больничном одеянии выпадала из их резко суженного поля зрения.
— Даже не знаю, что тебе сказать, — обратилась я к Толливеру, когда мы добрались до конца коридора и помедлили, прежде чем начать обратное путешествие к моей палате. — Что-то не так? Ты ведешь себя очень странно.
Я посмотрела на брата — быстро, уголком глаза, чтобы он не заметил, как я его проверяю. У Толливера был такой вид, будто он сам не знает, что сказать.
— Я знаю только одно: нам надо уехать, — произнес он.
— Тогда почему ты принял приглашение священника?
— Я сомневаюсь, что полиция сейчас позволит нам уехать, и хочу, чтобы мы как можно быстрее оказались в людном месте. Тебя уже пытались убить, но полиция слишком занята расследованием тех убийств. Они, похоже, не выделили ни одного человека, чтобы попытаться выяснить, кто на тебя напал. А разумнее всего предположить, что нападавший был тем, кто убил мальчиков. В противном случае, зачем ему яриться, зачем рисковать? Ты прикончила его веселье, его игры, и он так взбесился, что, если смог бы, ударил тебя снова. У него был такой шанс. Не знаю, думала ли ты, как тебе повезло, что ты отделалась сотрясением мозга и трещиной в руке.
Для Толливера это была длинная речь, и он произнес ее негромким голосом, делая паузы, чтобы не привлечь внимания других людей. К тому времени, как он договорил, мы добрались до моей палаты, но я махнула рукой, показывая на коридор впереди, и мы потащились дальше. Я молчала. Я была зла, но не знала, на кого выплеснуть свою злость. Конечно, Толливер абсолютно прав.
Мы посмотрели в окно, находившееся в конце крыла. Дождь перешел в отвратительную смесь дождя и снега. Он со стуком бил по стеклу. Ну и погодка. Не сладко сейчас тем людям, которые занимаются поисками останков. Может, они сдались и вернулись в свои теплые машины.
Я шла очень медленно. Однако когда мы прошли мимо поста медсестер и добрались до моей палаты, у меня все еще не было ни одной умной мысли.
— Думаю, ты прав, — наконец произнесла я. — Но…
Мне хотелось сказать: «Это увертки, чтобы избежать разговора о твоей враждебности к Манфреду и его бабушке. Почему тебя так злит то, что он мной интересуется? Почему Манфред значит больше, чем кто-нибудь еще, кто на меня оглядывается?»
Ничего этого я не сказала. А Толливер не попросил меня закончить мысль.
Я обрадовалась при виде постели и тяжело прислонилась к ней, пока брат поправлял штатив с капельницей и трубку. Он помог мне сесть на край, снял с меня шлепанцы и опустил меня на подушки. Мы вместе натянули и расправили одеяла.
Он принес книги на тот случай, если с головой моей станет лучше. Около часа мы мирно читали, и было слышно лишь, как лед полосует окно. Похоже, вся больница задремала.
Я посмотрела на часы на стене. Скоро люди начнут возвращаться с работы, заходить сюда, чтобы навестить родственников и друзей, и на некоторое время в коридоре станет многолюднее. Через некоторое время начнет курсировать большая тележка, развозящая подносы с ужином, затем медсестра будет раздавать лекарства, после чего хлынут ранние вечерние посетители. А потом — снова дремота, когда все, кому не приходится дежурить в больнице, уйдут на ночь, останется только медперсонал, пациенты и несколько преданных душ, которые спят в креслах возле постели больных.
Толливер спросил, не хочу ли я, чтобы он остался. Я чувствовала себя явно лучше и подумала: как трогательно, что он готов провести в этом кресле вторую ночь подряд. Предложение было чересчур заманчивым. Может, я просто настолько оправилась, что моей энергии хватало на то, чтобы бояться. И я боялась.
В результате я все же не смогла быть настолько эгоистичной, чтобы приговорить Толливера к ночи в кресле из-за того, что я трусишка.
— Возвращайся в мотель, — предложила я. — Нет причин ночевать тебе в таком неудобном месте. Я всегда могу вызвать звонком медсестру.
Которая может прийти через тридцать минут. В этой маленькой больнице, как и во многих других, похоже, не хватало работников. Даже уборщицы орудовали быстро, потому что у них было слишком много работы.
— Ты уверена? — спросил Толливер. — В мотеле столько репортеров, что здесь даже спокойнее.
Об этом он раньше не упоминал.
— Да, уверена, — отозвалась я. — Мне, похоже, повезло, что я здесь.
— Даже не сомневайся. Сейчас дела обстоят так, что мне приходится притворяться, будто меня нет в комнате. Одна женщина нынче утром стучалась раз двадцать.