Не похоже, чтобы он был моим слугой или чем-то в этом роде.
Я рассказала ему первому о моих странных способностях, после того как оправилась от физических последствий удара молнии. Сперва он мне не поверил, но решил ублажить меня, испытав в деле: что я могу и чего не могу. И когда мы выяснили, каковы пределы моей странной новой силы, брат поверил в меня.
К тому времени, как я закончила школу, мы уже полностью составили план и двинулись в дорогу. Сперва мы путешествовали только по выходным. У Толливера имелась постоянная работа, а я подрабатывала в забегаловках. Но спустя два года он смог уволиться, и с тех пор мы вместе колесим по дорогам.
В настоящий момент Толливер играл в «пег гейм», [2] они всегда лежат на столах в «Крекер Баррел». Лицо его было серьезным и спокойным. Не похоже было, чтобы он страдал, но он никогда и не показывал ничего подобного. Я знала: Толливеру приходится нелегко с тех пор, как обнаружилось, что женщина, не дававшая ему проходу, имела тайные мотивы. Даже если ты не сходишь по кому-то с ума, даже если этот «кто-то» вызывает у тебя легкую неприязнь, все равно больно обнаружить такое.
Толливер мало говорил о Мемфисе, но тамошние события наложили отпечаток на нас обоих.
Замкнувшись в собственном печальном мирке, я наблюдала, как двигаются его длинные белые пальцы. В последние несколько недель у нас с братом все было не так просто. И в том была моя вина… Полностью моя вина.
Официантка пришла, чтобы спросить, не наполнить ли снова наши чашки, и ухитрилась улыбнуться Толливеру слегка ярче, чем мне.
— Куда направляетесь? — весело спросила она.
— В окрестности Ашвилла, — ответил Толливер, поднимая взгляд от игровой доски.
— О, там красиво, — сказала официантка, внося свою маленькую лепту в развитие туризма.
Толливер улыбнулся ей с отсутствующим видом и снова склонился над игровой доской. Она восприняла это с философским пожатием плеч и поспешила прочь.
— Ты сейчас проделаешь во мне дыру, — не поднимая глаз, произнес Толливер.
— Просто ты прямо у меня перед глазами, — отозвалась я и облокотилась о стол.
Где, черт возьми, еда? Я сложила бумажную завязку, которой были скреплены завернутые в салфетку ножи и вилки.
— Нога болит? — спросил он.
У меня слабая правая нога.
— Да, немножко.
— Хочешь, я помассирую ее вечером?
— Нет!
Тут Толливер посмотрел на меня. И приподнял брови.
Конечно, я хотела, чтобы он помассировал мою ногу. Я просто не знала, что из этого получится. Я могла бы сделать что-нибудь неправильное… Неправильное для нас обоих.
— Наверное, вечером я просто приложу к ноге тепло, — сказала я.
Извинилась и пошла в дамскую комнату, где было тесно из-за мамы с тремя дочерьми. А может, ее дочка привела с собой подружек. Они были еще детьми, очень шумными. Я едва смогла войти в кабинку и тут же закрыла дверь на задвижку. Я постояла там мгновение, прислонившись лбом к стене. В горле у меня застряли в равной степени стыд и страх, и секунду я не могла дышать. Потом сделала длинный, дрожащий вдох.
— Мам, я думаю, эта леди плачет, — прозвучал пронзительный детский голос.
— Ш-ш-ш, — ответила мать. — Тогда мы просто оставим ее в покое.
А потом наступила благословенная тишина.
Вообще-то мне и вправду надо было воспользоваться туалетом, и у меня действительно болела нога. Я спустила джинсы и, сев, потерла правую ногу. Над коленом виднелся бледно-красный узор, который тянулся до верха бедра. Когда в окно влетела молния, я стояла к нему правым боком.
Присоединившись к Толливеру, я увидела, что наш заказ уже принесли, и смогла наконец заняться едой.
Когда мы вернулись к машине, Толливер занял место водителя — была его очередь. Я предложила включить аудиокнигу. В последнем магазине старой книги, который мы посетили, я купила три. Само собой, несокращенных. Я включила рассказ Даны Стабеноу, [3] откинулась на спинку сиденья и отгородилась от брата стеной. Нет, я не отгородила стеной его, я отгородила от него себя.
Толливер снял одну комнату в мотеле в Доравилле. Пока он стоял у конторки, я видела: он ждет, когда я попрошу его взять еще одну комнату, раз уж у меня такое необщительное настроение. За годы путешествий мы часто делили с ним комнату. Сперва у нас было слишком мало денег для двоих. Потом нам иногда хотелось побыть в одиночестве, а иногда было на это плевать. Мы никогда не делали из этого проблему.
«Не позволю, чтобы это стало проблемой теперь», — безрассудно решила я.
Я не знала, сколько мы еще сможем тащиться по этой мрачной темной дороге, пока Толливер не взорвется и не потребует объяснений, которые я не в силах ему дать.
Итак, мы будем делить комнату, и мне придется пребывать в неловком молчании. Я начинала к этому привыкать.
Мы внесли в комнату сумки.
Я всегда брала кровать, которая поближе к ванной, брат взял ту, что у окна.
Эта комната была вариацией других комнат, которые мы видели снова и снова: гладкие покрывала из полиэстера, стандартные стулья и стол, телевизор, бежевые стены в ванной.
Толливер занялся телефоном, а я растянулась на кровати и включила Си-эн-эн.
— Она хочет, чтобы мы явились завтра в восемь утра, — сказал Толливер, вынимая из сумки карандаш и раскрывая утреннюю газету на странице с кроссвордом.
Рано или поздно он не выдержит и научится разгадывать судоку, но пока он стойко держится приверженности к кроссвордам.
— Тогда мне лучше отправиться сейчас на пробежку, — бросила я и заметила, что брат на несколько секунд застыл, нацелив карандаш на кроссворд.
Мы часто бегали вместе, хотя под конец нашей пробежки Толливер обычно вырывался вперед, чтобы помчаться изо всех сил.
— Утром будет слишком холодно, даже если я встану в пять.
— Ничего, если ты побежишь одна?
— Да, без проблем.
Я вытащила свое снаряжение для пробежек и сняла джинсы и свитер. Я держалась к Толливеру спиной, но это было нормально. Мы не превращали скромность в идола, но все же пытались соблюсти какие-то границы. В конце концов, мы же брат и сестра.
«Нет, мы не брат и сестра, — сказало мое дурное „я“.— На самом деле он вообще тебе не родственник».