– …Анна Ильинична!.. – долетел с манежа тонкий голосок Стаськи. – У него, по-моему, потник сбился!..
Аня тут же подскакала на Вальсе, глянула и кивнула:
– Выезжай на середину, переседлаешь.
Стаська остановила Альтаира и спрыгнула на песок, и почти тут же рядом осадила свою кобылу разъярённая Вика:
– Другого места не нашла, корова прокатная?!.
Оказывается, она пыталась добиться от лошади прибавленной рыси, и по какой-то причине дело у неё не заладилось, а тут ещё и девочка помешала – расположилась аккурат на дороге. Стаська испуганно смотрела снизу вверх, не очень понимая, что произошло, только то, что определённо стряслось нечто ужасное и она была тому причиной, – но Аня уже направила к ним Вальса.
– В чём дело? – мгновенно отреагировала она. – В манеже двум лошадям не разъехаться?.. И что ты на человека орёшь? Забыла, как сама начинала?..
Устыдилась Вика или нет, осталось неведомо никому, но покраснеть покраснела. Развернула лошадь и уехала на другой конец манежа, к слову сказать, довольно обширного. Альтаир изогнул шею и принялся тереться головой о Стаськину спину: должно быть, кожа под уздечкой чесалась. Девочка поправила съехавший потник, быстренько сунула коню в рот кусочек морковки и снова забралась в седло.
– Повод! – снова подъехала Аня. – Хлыстик во внешнюю руку! Постановление сделай! Манежным галопом – марш!..
Серый Альтаир спокойно поскакал по манежу. Ему успела понравиться незнакомая всадница, пусть неумелая, но постигшая самое главное: уважение к живому существу, будь у него две ноги или четыре. Благородный конь в полной мере оценил это и теперь с бесконечным терпением подсказывал маленькой ученице, как именно следует сидеть в седле на галопе. Глаза у Стаськи были счастливые.
Алексей на трибуне снова вскинул видеокамеру… Насколько Панама разбирался в людях – а он в них ещё как разбирался, – не далее как к вечеру этот человек и думать забудет о случайном знакомом по имени Сергей, мелькнувшем и исчезнувшем с его горизонта. Небось на видеоплёнке не будет ни Аниных наплаканных глаз, ни кучки окурков, усеявших песок под трибуной. Сколько убийств совершается в пятимиллионном Питере каждые сутки? Одним больше… Вот так всё оно и проходит… и порастает быльём…
«Здравствуйте, Аналитик. Можете передать нашему общему знакомому: ответ положительный. Хотелось бы уточнить следующие технические детали…»
От Санкт-Петербурга до Стокгольма расстояние как до Москвы. Те же семьсот вёрст, только в другую сторону. Не на юго-восток, а точно на запад. И лёту примерно столько же: один час. И благодаря разнице во времени самолёт приземляется в аэропорту Арланда по местному времени раньше, чем отбыл из Пулкова. Вот такие чудеса.
Хмурому седовласому джентльмену в дорогом строгом костюме, сидевшему в одном из кресел «Ту-154», было не до чудес. Что такое для современного лайнера неполная тысяча километров?.. Полное тьфу. Едва набрал высоту – и через двадцать минут приступай к снижению на посадку. Вот это, по мнению джентльмена, было самое скверное. Он вообще страшно не любил летать. Конечно, куда ж денешься – терпел, когда приходилось. Но посадка… когда при каждом движении воздушной машины недавно съеденные аэрофлотовские разносолы начинают шевелиться внутри и кажется, что внутренности покидают свои привычные места и вот-вот соберутся в спутанный комок около горла…
Пожилой джентльмен изо всех сил делал вид, будто спокойно подрёмывает в кресле, уже приведённом, согласно инструкции, в вертикальное положение. Только руки, стиснутые на массивной пряжке пристяжного ремня, выдавали напряжение. Он вслушивался в переменчивую мелодию самолётных турбин и лишь изредка приоткрывал глаза, чтобы недовольно посмотреть сперва на часы – долго ли осталось страдать? – а потом сугубо мельком в иллюминатор. Шхеры Стокгольмского архипелага проявлялись впереди куда медленнее, чем ему бы хотелось. У седоусого джентльмена был вид человека, спешащего на безотлагательную встречу и заранее раздражённого возможной задержкой. Он снова закрыл глаза и отрешённо откинулся на спинку кресла…
…Громкий дружный смех, неожиданно прорезавший напряжённый гул двигателей самолёта, заставил очнуться. Василий Никифорович сердито открыл глаза и посмотрел за проход, туда, где обосновалась компания иностранцев. Прямо против Цыбули сидел молодой скандинав, светловолосый, усатый, с открытым мужественным лицом. Выставочный экземпляр потомка викингов, ни убавить, ни прибавить! Парень что-то весело рассказывал обернувшимся в креслах друзьям. Василий Никифорович не понимал языка, но даже без знания шведского всё стало ясно в секунды. Жесты и мимика не оставляли сомнений. «Викинг» переносил самолёт ничуть не лучше Цыбули, а может, даже и хуже. До тошноты, до унизительного общения с гигиеническим пакетом. Что, понятно, порождало проблемы, ведь перелёты, в том числе международные, на Западе – такая же привычная норма жизни, как у нас электрички. И мучился парень, пока случайно не открыл самое простое и надёжное средство: от души похохотать над собственной слабостью…
Зато вот теперь сидел с баночкой холодного пива в руке и вовсю травил анекдоты, изредка поглядывая в иллюминатор и указывая пальцем на возникавшие внизу знакомые контуры островов, и гнусная дурнота не смела к нему подступиться.
«А я чего? – с внезапной ревностью подумал Василий Никифорович. – Я-то какого героя-панфиловца изображаю?.. И в Питер пока летел из Ростова, и теперь вот… Перед ними выпендриваюсь?..»
Он ехал за рубеж не впервые. И давно понял, в чём разница между российским руководителем и западным бизнесменом. Россиянин застёгнут на все пуговицы, он внешне неприступен и несокрушим, но таит в кармане нитроглицерин, потому что десять лет не был в отпуске – а как же, ведь без него производство немедленно встанет, а то и вовсе развалится… Европеец ходит в мятых джинсах и тенниске, поскольку знает толк и в работе, и в отдыхе, и инфаркт ему не грозит, ибо хорошо отлаженная фирма даже в отсутствие шефа тикает как часы…
«Викинг» заметил взгляд Цыбули, дружески улыбнулся ему и сделал жест пивной баночкой, как будто предлагал тост. Василий Никифорович неожиданно для себя самого ответил традиционным жестом русского выпивохи: средние пальцы согнуты, а большой и мизинец делают вид, будто поддерживают стакан.
– Скооль!.. [72] – засмеялся швед. Цыбуля торжественно кивнул ему и отвернулся к окошку. Нитроглицерина в кармане он пока не носил, а джинсы покоились внутри сданного в багаж чемодана. Вот только вряд ли они ему пригодятся. Василий Никифорович летел в Стокгольм вовсе не ради неофициального дружеского общения…
«Ту-154» пробил последний слой реденьких облачков, нацелился на полосу и выпустил шасси, и панорама за иллюминатором как-то вдруг утратила глубину и объём: взгляд с небес стал взглядом с балкона обычного здания. Облака снова сделались высокими и недостижимыми, мелькнули внизу деревья, кусты, стала различимой трава… Самолёт коснулся и побежал по бетону, и турбины страшно загрохотали на реверсе, осаживая мчащуюся машину. Молодые скандинавы дружно зааплодировали, благодаря экипаж за безукоризненную посадку. Цыбуля оглянулся в иллюминатор и увидел, что крыло самолёта встопорщилось блестящими перьями, упиравшимися в густой плотный воздух… Директор «Свободы» вновь ощутил подступившую дурноту, но тут необузданный бег лайнера перешёл в стадию спокойного качения по бетонке, чудовищный рёв двигателей сменился неторопливым гудением, а подкрылки с закрылками попрятались обратно в недра крыла: и не догадаешься, сколько всего только что оттуда торчало. «Ту-154», снова не оправдавший свою репутацию самого аварийного, с достоинством проследовал по рулёжной дорожке. Мимо британских, немецких, французских собратьев. И замер против висевшей в воздухе «гармошки» раздвижного пассажирского коридора. Приехали!..