Военный грузовик остановился и запыхтел на низкой ноте, сдавая назад. Открылась дверца, и наружу из высокой кабины выпрыгнул рыжеволосый гигант. «БМВ», развернувшись, неторопливо подъехал и тоже заглушил двигатель. Из него выбрался рослый, красивый мужчина. У него были седые виски, а в глазах постепенно таяло выражение, какое бывает у снайпера, только что поразившего цель.
Авария, о которой загодя предупреждал на шоссе майор Кузнецов, состоялась…
Было тихо, только шипел пар из раздавленного радиатора «Мерседеса». Двое профессиональных убийц обменялись рукопожатием:
– Здравствуй, Андреич.
– Здравствуй, Сеня.
Внутри искалеченной машины не происходило никакого движения. Да и чему бы там шевелиться – удар, сплющивший безвинный автомобиль, не оставил в нём живым ничего крупнее микроба. «За Лоскута», – мог бы сказать тот, кого называли Андреичем. А Фаульгабер, согласившись, мог бы поскрести следы отболевших ожогов и добавить: «За парнишку… Сергея». Но они не сказали. В их мире это были бы сантименты, мешающие в деле и потому не приветствуемые.
Ещё несколько минут они стояли у края шоссе, перебрасываясь ничего не значащими фразами – о количестве рябины на ветках, о том, какой зимы следовало ждать. Потом Андреич поддёрнул молнию куртки и усмехнулся:
– Ну что… ГАИ вызовем?
Фаульгабер кивнул и вытащил из нагрудного кармана маленькую чёрную рацию. Нажал кнопочку:
– Иван Анатольевич? Подъезжай…
На дежурстве в «Эгиде» Катя не признавала иных одеяний, кроме видавшего виды, мягкого от многократной стирки камуфляжа. Когда группа захвата приступала к делу – одевалась так, как дело того требовало. Она подошла к калитке поляковского участка торопливой семенящей походкой. Свитер, куцая курточка, белые джинсы и туфли на вновь вошедших в моду «платформах», делающих ноги похожими на этакие копытца. Классический имидж городской барышни, на полдня выбравшейся за город «пообщаться с природой» через посредство пива и шашлыков. Картину дополняли яркий грим и парик, превратившие заурядную Катину внешность в нечто столь же броское, сколь и фальшивое.
Идя к калитке, она пару раз очень натурально споткнулась и, ещё не начав говорить, загодя жестикулировала баночкой пива – следовало полагать, что общение с природой уже началось.
– Ва-а-адик!.. – завопила она, ловя перекладину калитки свободной рукой. – Вадька, ты дома?..
Изнутри не последовало никакого ответа, и барышня озадаченно нахмурилась. Как устраивают калитки в дачных домах? Люди состоятельные, у которых загородное жильё – такой же бункер, как и городское, натягивают на трубчатые рамы прочную сетку и навешивают замок. Просто так, мимоходом, на территорию уже не заскочишь. Публика безденежная, но обладающая воображением, творит нечто оригинальное: съёмную на рогульках или самозахлопывающуюся, с противовесом из кирпича. Третьи, и таких большинство, – без денег и без особого изыска, – просто накидывают проволочное колечко. Андрей Поляков мечтал о настоящем коттедже, но пока только мечтал, и дача его родителей относилась к категории большинства.
Кольцо-запирка, свитое из толстого белого провода, было на месте. Барышня сняла его и под терпеливый скрип немазаных петель вошла на участок.
– Ва-адик! – позвала она обиженно. – Приглашал, приглашал, а сам и мангал ещё не поставил!.. Выходи, Леопольд, выходи, подлый трус…
Обитатели дома продолжали её игнорировать. Подгулявшая мадемуазель прошла по тропинке и поднялась на крыльцо.
Здесь находилось первое зримое свидетельство того, что хозяин интересуется лошадьми. Чтобы гости не дубасили в дверь кулаками, на ней висел настоящий дверной молоточек. Бронзовый, в виде подковы. «WELCOME», [81] – гласила рельефная надпись. Наверное, его отвинчивали на зиму, чтобы не украли бомжи.
Стук молоточка был отчётливо слышен по всему дому (это специально уточняли у сидевшего в «Крестах» Полякова), но никакой реакции опять не последовало. Катя пожала плечами и отперла дверь конфискованным у хозяев ключом. Проделала она это настолько тихо и быстро, что (а мало ли вдруг!) могла бы на голубом глазу заявить запоздало выскочившим обитателям: «А у вас тут было не заперто…»
В случае, если бы поляковские постояльцы словесными аргументами не ограничились, им оставалось бы только пенять на себя. Чёрные пояса таких, как Плечо, для Кати не существовали.
Однако изнутри по-прежнему не доносилось ни звука. Девушка ещё раз призвала никому не известного Вадика, поставила недопитую баночку на перила и вошла. Движение, которым она скользнула в прихожую, знающему глазу говорило о многом.
Сравнялся час «икс», и Антон Панаморев, которому в этой операции досталась роль наблюдателя (кое-что он, конечно же, мог, но по сравнению с настоящими мастерами…) обратился, безо всякого преувеличения, в слух. Вот сейчас внутри начнётся возня, а может быть, и стрельба, и двое мужчин, «случайно» встретившиеся у забора – один держал на поводке большую собаку, – из лениво беседующих мужичков-дачников превратятся в стремительных профессионалов, и вылетающим наружу Серёжиным убийцам преградят путь либо они, либо невидимый за домом третий, либо сам Антон с Сергеем Петровичем…
У него нехорошо ёкнуло сердце, когда нескончаемую минуту спустя Катя как ни в чём не бывало вышла из темноты дверного проёма. Одна.
– Блин, – сказала она и досадливо стащила парик. Взяла с перил свою баночку и залпом допила безалкогольную «Баварию». Не пропадать же добру.
«Неужели?.. – мысленно ахнул Антон. – Неужели ушли?..»
Всё прояснилось ещё буквально через двадцать секунд. Нет, не ушли. Вернее – не ушёл. Один из двоих бандитов находился-таки внутри. Очень мёртвый, как пишут в американских романах. Только в американских романах предпочитают палить из тридцать восьмого калибра, а не провоцировать безвременную кончину, аккуратно роняя бандитов на их же собственные «чертилки»… Зрачки, расширенные контактными линзами, подчёркивали выражение беспредельного изумления, застывшее на лице у Сморчка. Недоумённый вопрос, обращённый в пустоту: «Э, а ты ещё кто?..»
Умер он не более получаса назад. Кружка кофе, стоявшая поблизости на столе, хранила остатки тепла. Никаких посторонних следов беглый (а в дальнейшем – и очень подробный) осмотр не выявил; только одно из окон, плотно закрытое, оказалось не заперто на шпингалет. Вполне могло быть, что так его оставили сами обитатели дома. Увы – никаких уточнений по этому поводу сделать они уже не могли…
Плещеев при виде бандитского трупа сморщился, как от надоедливой зубной боли, выдавшей очередной приступ.
– Жалеете, что живого не взяли? – хмуро поинтересовался Панама. Сам он жалел только о том, что рядом со Сморчком не валялся второй, Плечо.
– Да нет, – отмахнулся Сергей Петрович. – Так просто… вспомнил кое-что не очень приятное… – Тут у него в кармане куртки забеспокоился телефон, и эгидовский шеф, выслушав, с усмешкой продолжил: – А вот, Антон Григорьевич, и второй наш нарисовался. Погиб, оказывается, в автокатастрофе. Вы можете себе вообразить?.. Здесь, поблизости… Обгонял кого-то на повороте… И тоже, представьте, минут тридцать назад…