– Ничего интересного, Дмитрий Евгеньевич, – заявила Катя, когда дверь за Колом закрылась.
Как и ожидал Самарин, никто из сотрудников Института славяноведения не сказал ничего, что могло бы помочь следствию. Глеб Сергеевич Пуришкевич был обычным сотрудником. В конфликты с начальством не вступал, плановые работы сдавал с разумным опозданием, дисциплину не нарушал и в пьянстве замечен не был. Большую часть присутственных дней проводил в библиотеке.
О его личной жизни также удалось узнать не слишком много. Пуришкевич никогда не был женат и являлся, как выразилась моложавая дама в канцелярии, «очень преданным сыном». Бурных романов за ним не числилось, хотя был период, когда он начал проявлять внимание к юной библиотекарше Вике! Это проявлялось в том, что он на Восьмое марта принес ей цветы, а однажды во время обеденного перерыва даже пригласил в кафе «Мишень». Впрочем, это ухаживание так ни во что и не вылилось и Вика благополучно вышла замуж за другого сотрудника.
– Нереализованные сексуальные потребности, диктат со стороны матери, невозможность преодолеть комплексы, – заключила Катя.
– Все это напиши и сдай Березину.
– Березину?
– Теперь это дело ведет он.
– А Вера?
– О ней мне.
– Девочка с такими приметами в последние дни никуда не поступала.
Дверь четвертой палаты открылась, однако это был не врач, а дежурная медсестра.
– Пуришкевич здесь? – спросила она.
– Здесь, здесь, – встрепенулась Софья Николаевна.
– Звонили снизу, там к вам срочно посетитель. Вы сможете спуститься?
То, что произошло в следующую секунду, наблюдали разве что жители древней Иудеи, присутствовавшие при чудесах, творимых святыми. Умирающая женщина поднялась, ловко сунула ноги в тапочки и понеслась вниз по лестнице, забыв о существовании лифта.
Однако это оказался не Глеб. Внизу у гардероба стоял незнакомый молодой мужчина в черной замшевой куртке.
– Вы Софья Николаевна Пуришкевич?
– Я, – ответила старая женщина, чувствуя, как подкашиваются ноги. – Извините, – сказала она и села на стул.
– Успокойтесь, – сказал молодой человек, – я старший следователь транспортной прокуратуры Самарин Дмитрий Евгеньевич. Ваш сын задержан и находится сейчас в КПЗ отделения милиции Ладожского вокзала.
– Господи, – только и смогла выдохнуть мать. – 3а что? Что он сделал? – И тут же добавила:
– Это какая-то ошибка.
– Вы так в нем уверены? – спросил следователь.
– В своем сыне я уверена, как в самой себе, – твердо заявила пожилая дама.
– Хотел бы я разделять вашу уверенность…
– Но что же он совершил?
– Обвинение ему пока не предъявлено, – уклончиво ответил Самарин. Очень не хотелось брать на себя роль горевестника и объявлять матери, что ее .сын подозревается в том, что он насильник, убийца и сексуальный маньяк.
– Я пока ничего не могу сообщить. Это делается в интересах следствия. Но я хотел бы вам заедать несколько вопросов. Ваш сын Глеб… Что он собой представляет? Другими словами, что он за человек?
Софья Николаевна растерялась. Трудно оценивать своих близких, посмотрев на них со стороны.
– Ну, он хороший сын. У меня не было с ним больших хлопот, хотя жили мы тяжело. Его отец рано умер…
– Он не был женат?
– Нет.
– И что же он у вас такой… Инфантильный.
Дмитрий подобрал явно неверное слово, но иначе было не выйти на нужную тему.
– Вовсе не инфантильный, – возмутилась мать, – почему вы так решили? Что он не бросается на любую вертихвостку? Это оттого, что он серьезный, ответственный и уважительно относится к женщине. Я имею в виду Женщину с большой буквы.
«С вами все ясно, – подумал Дмитрий, – интересно, есть ли на свете еще такие, кроме вас самой. Тут и Агния, пожалуй, выйдет вертихвосткой».
– Друзья были у него?
– Конечно. У Глеба всегда были прекрасные друзья. Приходили к нам домой, я с ними любила разговаривать. Хорошие мальчики. Сейчас разбрелись кто куда.
«Значит, близких друзей нет. На работе то же самое».
Разговор шел в том же духе. Все, что говорила мать Пуришкевича, прекрасно укладывалось в схему, сложившуюся у Дмитрия в голове. Это и радовало, и не очень. Слишком уж все гладко.
– Так что же все-таки сделал мой сын? – спросила Софья Николаевна.
– Пока не имею права вам отвечать. Через два дня ему либо предъявят обвинение, либо выпустят. Дело сначала вел я, потом его передали следователю Березину. Вот его телефон. Позвоните через пару дней. – Дмитрий протянул бумажный квадратик.
– Почему поменяли следователя? – насторожилась мать.
– Это наши внутренние дела, – уклончиво ответил Самарин. – До свидания.
Он сделал шаг к выходу и обернулся. Мать убийцы не двинулась с места и пристально смотрела на него.
– С моим сыном что-то серьезное? – прошептала она. – Не обманывайте меня.
Я чувствую.
– Я ничего… – начал было Дмитрий, но осекся под ее взглядом.
«Возможно, она так никогда и не поверит… Мать есть мать. А вдруг действительно ошибка?» Не сам ли Дмитрий недавно говорил об этом Кате?
– Софья Николаевна, – неожиданно для себя сказал он, – подумайте, нет ли у вас знакомых в адвокатуре? Может быть, вам связаться с кем-нибудь из них.
Больше ничего посоветовать не могу. Простите.
– Погодите, – сказала она, видя, что следователь уходит. – Вы видели его?
Глеба?
– Да, я его допрашивал.
– Как он?
– Как он? – Самарин вспомнил Пуришкевича во время утреннего допроса. – Держится неплохо. Я бы сказал – с чувством собственного достоинства.
– Это – да, – кивнула мать, – Глеб уважает других, но уважает и себя.
Больше у Дмитрия не было сил видеть это лицо с посеревшими губами. Он попрощался, надел шапку и, не оглядываясь, вышел.
– Он не виноват! Вы сами убедитесь! – услышал он за своей спиной.
«А ведь она права, у него есть чувство собственного достоинства. Его не так легко сломать, как считает Гусаков», – думал Самарин, притопывая ногами на трамвайной остановке на улице Лебедева. Он бы сэкономил время, если бы поехал на метро, но останавливала мысль о том, что придется делать крюк.
Наконец пригромыхал нужный номер. "А если все-таки ошибка? – подумал Самари! влезая на подножку; а потом, уже расплачиваясь кондуктором: