— Не понимаю, сударыня, почему меня торопятся женить, — говорил он мне, — ведь мое нынешнее положение ничем не отличается от брака, а для другого я просто не создан.
Дело в том, что он завел у себя настоящий гарем, охраняемый настоящими евнухами. Я попросила показать мне одного из них, когда тот будет проходить по улице; посмотрев на него из окна, я поняла, что подобная личность мне неприятна.
Позднее герцог Мантуанский женился на мадемуазель д'Эльбёф. Во время войны за Испанское наследство Австрия хотела навязать ему невесту из рода Аренбергов, чтобы иметь в ее лице союзницу; но Вантони, которого Франция перетянула на свою сторону, противопоставил Австрии такое великолепное подкрепление из девиц и сытных обедов, что герцог не пожелал одаривать своей благосклонностью только одну из них, как бы хороша она ни была. Таким образом, победу одержал Людовик XIV.
Совместные действия Франции и Испании уже приносили свои плоды в Италии; мудрый Катина вполне мог заправлять здесь всем, как он умел это делать. Он приехал на одни сутки в Турин, чтобы договориться с принцем, и не скрыл от него, что его высочество, как и сам он, не пользуются большим расположением французского двора.
— Я готов к тому, что в любую минуту меня отзовут, — добавил маршал, — меня об этом предупредили: я уже неугоден Версалю. А нас, ваша светлость, там побаиваются, без конца обвиняют и подозревают. Говоря это, я не выдаю никакой тайны; к тому же, чтобы действовать сообща, нам необходимо точно знать, что за почва у нас под ногами. Не знаю, что из всего этого выйдет.
Катина был замечательным человеком, заслуживающим уважения во всем; никакого блеска или галантности в обхождении за ним не наблюдалось, и по отношению ко мне я не могла этим похвастаться. Он пришел ко мне и вел себя не слишком любезно, все время разговаривал со мной как с мадемуазель де Люин, а не графиней ди Верруа, и главное, уж совсем не как с возлюбленной герцога Савойского. У себя на родине маршал тоже никогда не обхаживал ничьих любовниц. Это погубило его, да он и сам прекрасно все понимал.
Он вернулся к своей армии, а через неделю его заменили.
Впрочем, использованное мною слово «заменили» неточно: Катина пока еще не отозвали; но к нему прислали вроде бы в качестве помощника, а на самом деле — в качестве командующего маршала де Вильруа, на чьем счету к тому времени было немало стычек с принцем Евгением.
Не могу удержаться и не нарисовать здесь портрет маршала де Вильруа, храбрости и искусству которого Франция и Савойя столь многим обязаны!
Я прекрасно знала его еще до своего замужества, и тогда он был еще очень красив: завзятый волокита и щеголь, самый изысканный кавалер при французском дворе. Его называли красавчиком; в то время все прелестницы двора были его любовницами; два-три раза Вильруа высылали в его лионское губернаторство за любовные похождения. С детства он воспитывался вместе с Людовиком XIV, поскольку отец будущего маршала был гувернером короля; именно поэтому король всегда благоволил к Вильруа, не говоря уже о том, что г-жа де Ментенон была к нему очень расположена.
Когда маршала прислали к нам, он был всего лишь старым любовником г-жи де Вантадур, но по-прежнему считал себя красавчиком. Он так привык побеждать, что не сомневался в предстоящей победе и удаче, как когда-то был убежден в своей власти над прекрасными дамами. Он воображал себе, как будет попирать достоинство принца Евгения и всех его союзников, был тщеславен и самодоволен во всем, упрям как осел, хотя был им лишь наполовину, — короче, он был в те времена самым ничтожным полководцем Франции.
Одевался он по последней моде, задавая тон, как молодой щеголь, и так был уверен в своих достоинствах, что никогда не опускался до зависти к кому бы то ни было.
Меня, разумеется, он удостоил своим первым визитом. В отличие от Катина, Вильруа не был строг в вопросах любви: не будь этого, он никогда бы не смотрелся в зеркало. Он расточал мне комплименты, уверял, что я красивее всех придворных дам во Франции и если бы пожелала туда вернуться, то сразила бы всех наповал.
— Но я понимаю, — добавил он, — вы никогда туда не вернетесь. Здесь вы королева. И будете ею повсюду, но здесь ваше королевство утопает в цветах, а в нашем холодном климате вы не найдете столь пленительных запахов.
Это лишь один из образчиков речи герцога де Вильруа и пример его такта; что же касается его способностей, то «взгляните, что осталось», как говорит Пти-Жан в «Сутягах».
С самого начала он разговаривал с герцогом Савойским фамильярно и на равных, так и не изменив своего тона в дальнейшем; это было особенно неприятно, поскольку он относился с подобающим почтением к герцогине-матери и супруге герцога, которая, как известно, принадлежали к французской королевской династии.
Однажды, находясь в расположении армии, герцог Савойский, окруженный генералами и знатными дворянами, открыл во время разговора свою табакерку, собираясь понюхать щепотку табаку, и в эту минуту стоявший рядом г-н де Вильруа бесцеремонно вырвал ее из рук принца, погрузил в табак всю свою пятерню, как он привык это делать, а затем вернул табакерку его высочеству. Виктор Амедей побагровел от гнева, однако ничего не сказал, но спокойно высыпал табак на землю, подозвал одного из слуг и приказал принести ему другой. Он даже не прервал разговор, бросив лишь одно слово:
— Табаку.
Вильруа до дна испил чашу стыда.
С первых дней своего пребывания в Савойе он стал препятствовать всему, что хотел сделать Виктор Амедей. Когда принц говорил: «Я верховный главнокомандующий», — тот отвечал: «У меня приказ короля». И действительно, он показывал его герцогу.
Можно себе представить, как это было отвратительно! Катина и герцог Савойский, два талантливых человека, вынуждены были подчиняться причудам и глупостям подобного ничтожества. Не приходится удивляться, что герцог Савойский с трудом выносил это иго и сбросил его, как только ему представилась такая возможность.
Между тем произошла битва при Кьяри. Надо признать, что герцог Савойский, желая победы споим поискам, в то же время очень хотел крупного поражения для Вильруа, что не очень согласовывалось между собой. Когда принц Евгений, никогда не забывавший о необходимых знаках внимания, прибыл в армию, он послал герцогу как главе Савойской династии приветствие, а вместе с ним — подарок: прекрасных турецких коней, которые сохранились у него еще с Зенты. Герцог отправил двух из них мне для городской кареты, что вызвало сильную зависть у герцогинь.
Битва при Кьяри была проиграна по вине Вильруа, развязавшего ее вопреки мнению Виктора Амедея и Катина. Герцог сражался как герой, своей отвагой вызнан восхищение даже у противника; принц Евгений сказал о нем так:
— Мой кузен герцог Савойский был бы очень рад, если бы французов разбили, но этот чертов Виктор Амедей — настоящий храбрец, поэтому он не мог остаться в стороне и покамест от всего сердца сражался с нами.
И вот я подошла к тому периоду, когда Виктор Амедей представил мне ярчайшие доказательства своей привязанности, когда он и в самом деле любил меня сильнее, чем прежде, а я имела несчастье убедиться, что, наоборот, испытывала к нему больше благодарности, чем любви.