Кроме президентского дворца, в столице были и другие как бы небоскрёбы, и все они как бы охранялись, но не от серьёзных людей. И потому-то за два квартала от резиденции прятался в архитектурных излишествах крыши молодой человек со снайперской бесшумной винтовкой, укомплектованной мощным ночным прицелом. А второй молодой человек уже подобрался к президенту на расстояние, с которого при большом желании до него можно было доплюнуть.
Парень на карнизе носил официальную кличку Горчичник, что вполне соответствовало склочности характера. Однако народная мысль не ведала удержу, и совсем недавно Бешеный Огурец, лучший друг и напарник Горчичника, породил бессмертное: «Скунс». Оба пришли в телячий восторг и предвкушали, как уронят новой кликухой остальных членов команды. Где ж им было знать, что прямо перед началом операции Огурца разыщет связник. И передаст ему особо важное поручение, происходящее с самого верха…
Перед углом Скунсу пришлось попотеть, потому что за десять лет независимости карниз успел обвалиться. Снизу, с канала, веяло тёплой сыростью и пахло гниющими водорослями. Время от времени Скунс приподнимал голову и смотрел в ту сторону, где, как ему было отлично известно, затаился напарник. Дуэтом они неизменно работали как часы, только в операциях вроде сегодняшней красавец и богатырь Бешеный Огурец обычно страховал. Потому что Скунс, гибкий, жилистый, цепкий, был ростом ему по плечо и раза в полтора легче. И никакая высота для него не существовала…
Обтекая угол, он повис на кончиках пальцев и подумал о том, что Огурчик нынче с утра что-то плохо выглядел и весь день молчал: ни дать ни взять мучился дурными предчувствиями. Скунс поднял голову и улыбнулся ему. Он знал, что напарник прекрасно видит его сквозь мощную оптику. На лице маска, но выражение глаз он наверняка разберёт.
Он прополз ещё пять сантиметров, выгнулся, как нормальные люди не могут, рука потянулась вверх, нащупывая крохотный выступ стены… и внезапное чувство острой тревоги заставило его замереть. Что-то случилось. Что-то было не так. Он попытался вжаться в камень, но не успел. Лучший друг ч напарник тщательно прицелился и нажал на крючок. Страшный удар в грудь смахнул Скунса со стены, и он полетел вниз. Полёт с четырнадцатого этажа занял три с половиной секунды. Ему полагалось бы завершиться брызгами на асфальте, но в городе, зажатом между берегом океана и горным хребтом, происходила вечная путаница с ветрами. С проспекта Независимости непредсказуемо дохнуло, и падающее тело прошло в полуметре от осклизлого бетона набережной, чтобы почти плашмя рухнуть в гнилую чёрную жижу.
Бешеный Огурец хорошо видел, как набережная вмиг ожила президентскими охранниками, выскочившими, точно тараканы, изо всех щелей. Договорённость существовала далеко не ни их уровне: служивые ничего подобного не ожидали и суетились, понимая только, что благополучно прохлопали диверсанта.
Несколько человек в чёрной форме сразу прыгнуло в воду. Упавшего выловили и бегом потащили через асфальтированную площадку.
Дуло снайперской винтовки, смотревшей из-за проспекта, незаметно поворачивалось следом. Если бы кто посторонний видел сейчас Бешеного Огурца, он ровно ничего не смог бы сказать по его лицу. Огурец не плакал, не матерился, не грыз зубами ненавистный приклад. Он знал, почему убрать Скунса поручили именно ему. Потому что ни у кого другого не получилось бы. Потому что Скунс ни единой живой душе не доверял так, как ему. И в это время внизу произошло нечто странное. Клубок тел, катившийся к боковому входу в президентский дворец, внезапно распался, и Бешеный Огурец ещё раз увидел напарника. Мокрый и страшный, в растерзанном комбинезоне, Скунс оседал на колени, отдав все силы ради последней секунды свободы. Изо рта и по груди у него текла кровь. Подняв голову, он смотрел прямо в прицел, его губы двигались, силясь что-то сказать…
Утром Бешеный Огурец обнаружит у себя в волосах седину, но в тот миг нервы ему не изменили. Он нажал на спуск ещё раз, и пуля, несущая избавление, с математической точностью ушла к цели. Но на её пути уже выросла чья-то обтянутая чёрным спина, и клубок снова сомкнулся, а потом достиг боковой двери и втянулся в неё, делаясь недосягаемым…
Тогда только снайпер позволил себе ткнуться лбом в мокрый от выпавшей влаги приклад и, зажмурившись, полежать так несколько бесконечных мгновений. Особое задание было выполнено. Жертвоприношение во имя африканского социализма состоялось. Причём, волею судеб, именно в такой форме, которая наилучшим образом расположит доктора Лепето к великой советской стране. Двоим напарникам предстояло заплатить за «исторический договор». Одному – одну цену, другому – другую.
Он не застрелился, не сошёл с ума и не запил. Просто приложил все усилия, чтобы отойти от активных дел и заняться обучением молодых. Начальство отнеслось с пониманием.
А через несколько месяцев…
Антон Андреевич выбрался из постели, двигаясь осторожно, чтобы не потревожить жену. Накинул халат и беззвучно прикрыл за собой дверь кабинета. Снаружи стало уже совсем светло, даже можно не зажигать лампу. Включившийся компьютер чуть слышно зашелестел встроенными вентиляторами; Меньшову этот звук напоминал пыхтение собаки, замершей в радостном ожидании хозяйских приказов. Антон Андреевич уселся за клавиатуру и взял в руки мышь. Следовало разослать несколько запросов и выяснить кое-какие подробности о фирме «Инесса».
Валя Новомосковских считал себя настоящим мужчиной, и поэтому его жена по ночам в ларьке не дежурила.
Вообще-то располагался их ларёк далеко не в самой худшей точке – возле Технологического института. Не где-нибудь около тюрьмы или, не приведи Господи, у входа на кладбище. Опять-таки угол Загородного и Московского – это всяко не Весёлый посёлок. Тот же самый джин-тоник на окраинах идёт по семь пятьсот и даже по шесть, а у нас – извини-подвинься, девять двести. И ничего, покупает народ…
Нет, грех жаловаться. Валя поправил маленькие наушники и прибавил в плейере громкости, чтобы не клонило в сон.
Конечно, сидеть в ларьке продавцом – не Бог весть какое денежное занятие. Но, во-первых. Валя торчал здесь не всё время, а только когда требовалось подменить Витю-Викторию. Большей частью хозяин торговой точки, сириец Фарах ан-Наджара, поручал ему гораздо более ответственные и хорошо оплачиваемые дела, связанные с разъездами на машине. А во-вторых, как известно, не место красит человека, а человек место. Валя и Витя были у Фараха на очень хорошем счету и регулярно удостаивались благодарностей. Не только словесных.
В половине второго ночи очень хочется спать (особенно после того, как целый день провёл на ногах), но Валя держался. В длинной шеренге увенчанных крышами-колокольчиками ларьков, выстроившихся вдоль Загородного проспекта, круглосуточных было шесть. Однако свет горел только у Вали и ещё у одного деятеля, торговавшего булочками и плюшками. Остальные четыре тоже теоретически работали, тем не менее свет в них был погашен, а продавцы дрыхли внутри, выставив в окошечко картонки с рукописным: «Стучите!» Там начнут просыпаться часам к шести, когда оживёт общественный транспорт, а из тёмных закоулков на проспект поползут жуткие личности – опохмеляться смертоубийственной жидкостью, продаваемой в полиэтиленовых стаканчиках под фольгой. Ну уж нет! Валя Новомосковских предпочитал совсем другую торговлю, гораздо более прибыльную и опрятную. Он знал, что с двух часов пополуночи происходит предутренний «час пик», когда из увеселительных заведений разъезжаются богатые кавалеры, сопровождаемые очаровательными спутницами по найму. Ну и спрашивается в задачнике, будет такой кавалер останавливать иномарку рядом с затемнённым ларьком, станет он проверять, что там ещё нацарапано на серой мятой бумажке?.. Держи карман шире. Он прямо подкатит туда, где всё красиво подсвечено, а за стеклом гостеприимно улыбается лично ему Валя Новомосковских. Подкатит, вручит девушке пухлый «лопатник» и отправит её за армянским коньяком, благородным «Асти Ганча» и чёрной икрой, которую Валя припас специально для дорогих (в полном смысле слова) гостей… Ну а те жалкие тысчонки, которые он. Валя, загодя спрятав ценник, накрутит на полуночные деликатесы – Боже мой, да о таких мелочах даже говорить неудобно. Все всё понимают – и Фарах, и стриженый здоровяк за рулём шестисотого «Мерседеса», и фигуристая дурёха, которой некогда подсчитывать сдачу (тем более что денежки не свои)…