– Сергей Петрович!.. – ахнула Наташа, подскакивая и пытаясь поддержать его, обхватив поперёк тела. Где-то на заднем плане крутилась мысль, что всё это, быть может, просто неуклюжий прикол. Или ещё одна «проверка характера»: как, дескать, новая сотрудница себя поведёт ещё и при таких обстоятельствах. – Сергей Петрович, вы что?.. У вас с сердцем?.. Дать валидольчику?..
Она всё-таки умудрилась ногой пододвинуть ему стул, на который он и опустился, невнятно пробормотав «Извините». Наташе почудилось жуткое повторение уже бывшего: почти так же обмякла на стуле её мама, когда Коля не пришёл домой и они стали звонить по всяким справочным и больницам, и наконец во втором часу ночи, когда где-то там обобщили все сведения за сутки…
Усадив Плещеева и убедившись, что он по крайней мере не сползает и не падает на пол, Наташа бросилась к устройству связи на дальнем конце стола и нажала кнопку, снабжённую надписью «Свистать всех наверх!».
– Шефу плохо… – разнеслось по комнатам и закоулкам «Эгиды». Наташа успела подумать, политично ли было вот так обнародовать недомогание руководителя. Может, и не политично. Ну и выгонят. Ну и пускай. Жив бы только остался. Всякое ведь бывает…
Первым в кабинет влетел Лоскутков: Наташа даже толком не успела развязать Плещееву галстук.
– Александр Иваныч, тут… – начала было она. Саша подхватил Плещеева на руки, без видимого усилия поднял и перенёс на старый кожаный диван у стены. Наташа помнила, как в один из её первых дней на службе Сергей Петрович указывал ей на этот диван, со смехом поясняя: необходимая, мол, принадлежность начальственного кабинета. Необычайно способствует сосредоточению творческой мысли… Тогда она ещё подумала, с какой это радости ему понадобилось ей объяснять про диван. Стоит себе и стоит, какое ей дело. Потом дошло – Плещеев словно стеснялся чего-то. Как раз накануне она брала в ларьке апельсины, когда подошёл потасканного вида мужик и, пряча в карман только что купленный пузырь дешёвого пойла, начал ни с того ни с сего её убеждать: не себе, мол, на последние копейки берёт, друг просил, день рождения у него. При этом было полностью очевидно, что бутылка будет выпита в ближайшие полчаса и за ближайшим забором…
Стало быть, и удобный старый диванчик в кабинете служил не только для размышлений. Следом за Лоскутковым в кабинете возникли Кефирыч и Алла. Кефирыч сразу примостился с краю дивана, огромные ладони мягко и удивительно нежно обхватили голову шефа. Наташе почудилось, будто от этого прикосновения Плещееву сразу сделалось легче. Алла уже закатывала Сергею Петровичу рукав, Саша держал наготове извлечённый откуда-то резиновый жгут. Кефирыч неслышно нашёптывал одними губами, руки едва заметно двигались, грея, массируя, изгоняя что-то очень плохое. Наташа могла бы поклясться, что щёки Плещеева начали розоветь ещё прежде, чем Алла отломила колпачок шприца. Все действовали молча, слаженно и явно не в первый раз. Наташе тоже хотелось как-то помочь; она осторожно сняла с Сергея Петровича ботинки и положила ему на ноги вытащенный из шкафчика плед. Постепенно лицо Плещеева разгладилось, а минут через десять он уже открыл глаза. Ясные и совершенно нормальные.
– Ребята… – проговорил он смущённо.
– Давай, симулянт, – проворчал Лоскутков. – Вот твой кофий. Заглатывай.
Наташа поспешно подала остывшую чашечку. Плещеев виновато улыбнулся, единым духом опорожнил её и сразу заснул. Лоскутков потянулся к столу и отключил связь.
– Это… что с ним такое – шепотом спросила Наташа, когда все они вышли из кабинета, оставив внутри одного Фаульгабера.
– Много будешь знать, Поросёнкова, скоро состаришься! – с внезапной враждебностью отрезала Алла.
Наташа задохнулась от незаслуженной обиды. Ещё неделю назад она бы, наверное, смолчала, а потом, проскользнув в туалет, тихонько расплакалась над ещё одной жизненной неудачей. Однако Плещеев, как видно, не совсем без толку призывал её отстаивать свои права.
– Знаете что, можете взять свои парижские тайны и засунуть их под подушку, – сказала она Алле. – Меня они не интересуют. Но раз уж я тут работаю, должна же я знать, что в случае чего делать?
– Девочки, девочки… – повернулся к ним Саша Лоскутков.
– И перевирать мою фамилию можете дома, а не на службе!..
Багдадский Вор, сидевший на ручке кресла, отреагировал немедленно:
– Это ты свой тон можешь оставить дома, соплюха! Взгляд командира группы захвата стал тяжёлым. Под этим взглядом Толя мгновенно слетел с кресла и вытянулся струной. Отношения в крутой команде были такие же неформальные, как и в целом в «Эгиде». Наташа хорошо это знала.
– Не сердитесь, – уравновешенно повернулся к ней Лоскутков. – Вы понимаете, мы все очень переживаем за Сергея Петровича, вот и происходят… всякие выхлопы. Конечно, вам следует знать, что случилось. Видите ли, два года назад он участвовал в задержании опасных преступников и был очень серьёзно ранен. В голову. После этого у него сильно ухудшилось зрение и бывают, хотя и редко, приступы мучительной головной боли. Вот как сегодня. Это быстро проходит, но всегда неприятно. Вы молодец, Наташа. Не растерялись и всё сделали правильно. Вас не затруднит ещё где-то через полчасика к нему заглянуть?..
– Обязательно, Александр Иванович… – пролепетала Наташа. Багдадский Вор стоял по-прежнему навытяжку, с застывшим деревянным лицом, и от этого ей было очень не по себе. Когда-то – тысячу лет назад – они с Колей вывернули на пол банку сметаны. Виновата была Наташа, но мамин подзатыльник достался Коле, взявшему вину на себя. Наташа помнила, какое было ощущение. Гораздо хуже, чем получать выволочку самой.
– Ступай, – тихо сказал Саша Багдадскому Вору. Толя дёрнулся с места и молча вышел за дверь. Алла зло сверкнула глазами и выскочила следом за ним. Лоскутков немного постоял в «предбаннике», глядя в окно. Потом тоже ушёл, предупредив Наташу:
– Будет если кто шефа требовать, зовите меня. Наташа пообещала и уставилась в экран компьютера, на котором по причине долгого безделья вились и меняли цвет прихотливые петли скринсейвера. Господи, как же некрасиво всё получилось. Она попыталась успокоиться и вспомнить, кто что сказал и каким тоном. Фразу за фразой. Получалось, она была кругом права. В кои веки раз не пожелала молча глотать Алкино высокомерие. Не ноги же, в конце концов, позволять об себя вытирать. А с фамилией – это уж, извините, просто «маразм крепчал»…
Но коли так, почему всплывала перед глазами Толина одеревенелая физиономия и становилось муторно на душе? Может, просто следовало выбрать для отстаивания ущемлённой гордости какой-то другой момент?.. А пока все нервные и вспыльчивые из-за приболевшего начальника за дверью – быть умнее и промолчать? Обождать те самые полчаса, сходить за пирожными, вызвать Аллу на дружеский – по возможности – разговор, отпустить пару комплиментов и ненавязчиво изложить свои соображения, только гораздо, гораздо доброжелательнее?..
Наташа вспомнила, как душевно встретил её когда-то Багдадский Вор («Миленькая, ну кому за тебя морду набить?..»), и в носу защипало. Дождётся она теперь, пожалуй, от него такого братского расположения… Даже кофейку небось лишний раз сварить не попросит. Только будет смотреть мимо морозным незамечающим взглядом.