Скорбный призрак Плещеева всё время возникал перед Дашиным умственным взором. Почему не он был с нею сейчас, почему не он увлекал её под руку, знакомя и представляя?.. Нет, раз за разом повторяла она себе. Перестань. Серёжи нет. И не будет. Это твоё Несбывшееся, и хватит даже думать о нём. Пора просыпаться…
Гнедину тоже было не до прославленного итальянца, почти час толкавшего речь. Он с гордостью ощущал, что взгляды очень многих были устремлены не на маэстро, а на них с Дашей. Взгляды – и мужские, и женские – были откровенно завистливыми. Потом Гнедин отвёз её на машине домой и долго не мог расстаться возле подъезда…
А наутро раздался звоночек из прошлого.
В кабинете Гнедина по обе стороны стола сидели люди из фонда имуществ. Они всячески уламывали его, убеждали и уговаривали быстренько – пока новый шеф убыл на неделю в Москву – завизировать кое-какие бумаги. Увы, дело выглядело чересчур серьёзным и мутным, и Гнедин боялся. Приварок, естественно, ожидался немалый. Но не такой, чтобы рисковать ради него всем. С другой стороны, обижать тех, кто сидел сейчас перед ним…
Как раз в середине трудного разговора ему и позвонил Базылев:
– Мои базарят, ты классную тёлку вчера на Колокольную отвозил…
– Виталий Тимофеевич, позвоните, пожалуйста, через полчаса, у меня совещание, – ответил Гнедин официальным голосом. И быстро положил трубку. Через полчаса он одержал по всем пунктам победу: отвертелся от подписи, изловчившись ни с кем не поссориться. И пил чай с лимоном, потирая пульсирующие виски и чувствуя себя измочаленным, и тут Базылев позвонил снова.
– А с другом кто будет делиться? – начал он, похохатывая.
– Чем? – не вдруг понял Гнедин.
– Тёлкой, – Базылев довольно рассмеялся. – Помнишь, как у нас было заведено?.. Мои ребята всё проведали. Внучка академика, на «троечке» ездит… Нехорошо, корешок. Не по понятиям.
Гнедин невольно представил Дашу в объятиях Виталика, и старого друга захотелось немедленно задушить.
– Ты!.. – зарычал он так, что Базылев наверняка мигом понял – не тот случай. – Чтобы при мне про неё… никогда в жизни!.. Дошло?!
– Да ладно тебе, корефан. Нет базара, – удивился Базылев. – Это я вообще просто к тому, чтоб ты был спокоен, мы тебя охраняем. Всё видим, всё знаем… И никому в обиду тебя не дадим…
Положив трубку, Гнедин велел секретарше ни с кем его не соединять, подошёл к окну и некоторое время молча стоял, отходя от короткой вспышки эмоций. Далась она ему, пожалуй, потяжелее, чем разговор с деятелями из фонда имуществ. Вот ведь как сорвался. Вот уж чего он от себя не ожидал. Даша Новикова, оказывается, начала для него кое-что значить…
Теперь он понимал Мишку Шлыгина, когда у него завелась Инка. Мишка как-то разом отдалился от молодецких забав с выпивкой и девицами. Не нужны сделались. И на посторонних баб стал смотреть равнодушно-угрюмо…
«Ты там грецкие орехи ешь, эту… пыльцу с цветов, сельдерей ещё… и мяса с кровью побольше. Очень для такого дела полезно», – заботливо советовал Базылев, когда они снова собрались втроём. Гнедин тоже, помнится, почти с жалостью смотрел на бывшего одноклассника. Диагноз был ему ясен: Мишка влюбился.
Гнедин считал себя подобным глупостям не подверженным, но хоть мог представить и понять его чувства. Базылев же вообще не ведал слова «любовь». Вот «трахнуть тёлку» – это да, это по теме. И перемену, случившуюся со Шлыгиным, Виталя истолковал однозначно. Выпила ненасытная баба из Мишки все соки!..
«Может, одолжишь на уик-энд? – из самых лучших побуждений предложил он Михаилу. – Узнаю хоть, чем она у тебя от других отличается…»
Они «зависали» тогда в кабаке «Адмирал». Это шикарное место в ту пору только-только открылось, всё там было раза в три круче, чем в обычных местах, но жалеть деньги на кайф считалось у них западно. И вот там, в «Адмирале», увесистой хрусталиной, в которой им подали икру и варёного рака, мгновенно осатаневший Михаил чуть не проломил Витале башку.
Гнедин тогда выступил миротворцем. Схватил за руки Мишку, а Базылеву как умел вправил мозги. Хотя сам загибался от душившего смеха…
Да… А вот теперь и с ним самим происходило нечто подобное…
Жуткий был у Мишки видок, когда его хоронили… В морге расстарались и на Инкины деньги купили хрустальный глаз. Вместо выбитого гвоздём. Только глаз почему-то не хотел закрываться, и мёртвый Шлыгин из гроба рассматривал всех, кто был рядом, этим своим искусственным глазом: ну, мол? Кто следующий?..
Котик мартовский запел
Песню подвенечную.
Я тоскую без любви
Под музыку вечную… [36]
Фаульгаберовская кошка Муська была, без сомнения, матерью-героиней. Столь же несомненно было и то, что не у многих питерских кошек так благополучно обстояли дела с жизненным устройством потомства – ну, может, разве у самых породистых и престижных. Когда несколько лет назад Муська самый первый раз попала в «интересное положение» и явно приблизился срок, самого Семёна Никифоровича и всю семью насмерть перепугала заглянувшая зачем-то соседка.
«Так не люблю котяточек топить. Каждую осень топлю и валокордин пью, – сообщила она. – Они ведь ещё и не тонут, минут по двадцать приходится… А кошка потом бегает, кричит, ищет их…»
Фаульгабер, на которого жена два раза получала похоронки, пришёл в ужас и заявил, что кого-либо топить в этом доме будут только через его труп. Лучше, мол, он ноги по колено стопчет, пристраивая котят. Остальные члены семейства его горячо поддержали: «Рожай, Муська, спокойно!»
Семён Никифорович был уверен, что именно супруге предстоит стать кошачьей акушеркой – кому же, мол, как не ей?.. Однако Муська распорядилась по-своему. В один прекрасный октябрьский вечер она вылезла из коробки, которую по совету знакомых кошатниц поставила ей Василиса Петровна. Подойдя к Семёну Никифоровичу, Муська прихватила зубами его штанину и потянула хозяина к уже обжитому картонному гнезду.
Слегка растерявшись, Фаульгабер двинулся следом. Муська улеглась в коробке, и Кефирыч, погладив любимицу, вернулся досматривать свой футбол. Но у кошки были совершенно определённые планы, и хозяин дома был опять отведён ею к гнезду. Осознав, в чём дело, Кефирыч воззвал к Василисе Петровне:
– Да она рожать собралась! Что делать будем?!
Супруга бросилась кому-то звонить, а кошка ни на мгновение не отпускала взопревшего Фаульгабера от себя, явно назначив его главным специалистом по родовспоможению. Она даже подсказывала ему, что следует делать. Семён Никифорович безропотно стоял на коленях над картонной коробкой и осторожно массировал роженице брюшко. Муська принадлежала к числу избранных на этом свете существ, знавших, какими нежными могут быть его рыжие пятерни. Потом пришла Василиса Петровна и с военной краткостью изложила полезные советы, почерпнутые по телефону. Смысл их заключался в том, что кошки мудры и сами знают, что делать. И если они желают, чтобы при акте рождения присутствовал любимый хозяин, то, значит, так тому и следует быть.