Она затворила дверь библиотеки в то время, как леди Джэнет отворяла другую дверь, которая вела в переднюю.
Когда Мерси повернулась назад в столовую, крик удивления вырвался у нее.
В ответ на желание, исполнения которого только что она так искренно хотела, на стуле, с которого она, только что встала, с торжеством сидела Грэс Розбери, в зловещем молчании ожидая ее.
Опомнившись от удивления, Мерси быстро подошла, с нетерпением желая сказать первые слова раскаяния. Грэс остановила ее, повелительно подняв руку.
— Не подходите ко мне, — сказала она, бросив на Мерси презрительный взгляд. — Оставайтесь на своем месте.
Мерси остановилась. Слова Грэс изумили ее. Она инстинктивно села на стул, ближайший к ней, чтобы удержаться на ногах. Грэс во второй раз подняла руку и отдала новое приказание:
— Я запрещаю вам сидеть в моем присутствии. Вы не имеете права сидеть в этом доме. Вспомните, пожалуйста, кто вы и кто я.
Тон, которым были произнесены эти слова, был оскорбителен сам по себе. Мерси вдруг подняла голову, сердитый ответ был на ее губах. Она удержалась и покорилась молча.
«Я буду достойна доверия Джулиана Грэя, — думала она, стоя терпеливо у стула, — я все перенесу от женщины, которой принесла вред».
Молча смотрели они друг на друга. Они были одни в первый раз после того, как встретились во французском домике. Странно было смотреть на контраст в их внешности. Грэс Розбери, сидящая на стуле, маленькая, худенькая, с нездоровым цветом лица, с суровым, угрожающим выражением на нем, одетая в скромное черное платье, казалась существом из какого-то низшего общества по сравнению с Мерси Мерик, стройной, в богатом шелковом платье. Высокая фигура Мерси возвышалась над маленьким существом, сидевшим перед нею, ее прелестная головка склонилась с покорностью. Это была милая, терпеливая, прелестная женщина, на которую смотреть было приятно, которой восхищаться можно было бесконечно. Если рассказать постороннему, что обе эти женщины играли ведущие роли в романе, вернее в драме, что она из них была связана узами родства с леди Джэнет Рой, а другая успешно выдавала себя за нее, он непременно, если бы ему предоставлено было угадывать, счел бы Грэс обманщицей, а Мерси настоящей героиней.
Грэс прервала молчание. Она не раскрывала рта, пока не осмотрела с ног до головы свою побежденную соперницу с подчеркнутым презрением.
— Стойте тут. Мне приятно смотреть на вас, — сказала она, безмерно наслаждаясь своими собственными жестокими словами. — Ни к чему падать тебе в обморок. Здесь нет леди Джэнет Рой, чтобы приводить вас в чувство. Здесь нет сегодня мужчин, я нашла вас наконец. Слава Богу, настала моя очередь! Вы не можете ускользнуть от меня теперь!
Вся мелочность ее натуры, обнаружившаяся в Грэс при встрече в домике, когда Мерси рассказала историю своей жизни, теперь проявилась опять. Женщина, которая в ту трагическую ночь не почувствовала побуждения взять страдающее и раскаивающееся существо за руку, была та самая женщина, которая теперь не могла чувствовать сострадания, воздержаться от злобного торжества. Мерси ответила ей терпеливо, тихо, умоляюще.
— Я вас не избегала, — сказала она, — я сама пошла бы к вам, если бы знала, что вы здесь. Я стремилась всем сердцем признаться, что виновата перед вами и загладить мою вину как только могу. Я так хотела заслужить ваше прощение, что не могла бояться видеть вас.
Как ни примирителен был ответ, он был произнесен с чувством собственного достоинства, которое распалило ярость Грэс.
— Как вы смеете говорить со мной как с равной? — вспылила она. — Вы стоите тут и отвечаете мне, как будто имеете право занимать место в этом доме. Дерзкая женщина! Я имею право занимать здесь место, и что я принуждена делать? Я принуждена шататься около дома, бегать от слуг, прятаться как воровка и ждать как нищая, для чего? Для того, чтобы иметь возможность поговорить с вами. Да! С вами, сударыня, пропитанной воздухом приюта и покрытой уличной грязью!
Голова Мерси опустилась ниже, рука ее, державшаяся за спинку стула, задрожала.
Тяжело было переносить наносимые оскорбления, но влияние Джулиана еще давало себя чувствовать. Она ответила по-прежнему терпеливо.
— Если вам приятно говорить мне жестокие вещи, — сказала она, — я не имею права сердиться на них.
— Вы ни на что не имеете права! — возразила Грэс. — Вы не имеете права на платье, которое надето на вас. Посмотрите на себя и на меня!
Глаза ее с свирепостью тигрицы устремились на дорогое шелковое платье Мерси.
— Кто подарил вам это платье? Кто подарил вам эти вещицы? Я знаю! Леди Джэнет подарила их Грэс Розбери. А разве ем Грэс Розбери? Это платье мое. Снимите ваши браслеты и вашу брошку. Они предназначались для меня.
— Вы скоро можете получить их, мисс Розбери. Немного времени они еще останутся у меня.
— Что вы хотите сказать?
— Как ни жестоко обращаетесь вы со мной, я обязана загладить причиненный мной вред. Я обязана восстановить справедливость. Я решилась признаться.
Грэс презрительно улыбнулась.
— Вы признаетесь! — сказала она. — Неужели вы думаете, будто я так глупа, что поверю этому? Вы с ног до головы наглая лгунья! Такая ли вы женщина, чтобы отдать свои шелка и бриллианты и положение ваше в этом доме и вернуться в приют добровольно? Нет, вы не такая.
Первый слабый румянец снова медленно выступил на лице Грэс, но она все еще находилась под благотворительным влиянием, которое Джулиан оказал на нее. Она все еще могла сказать себе: "Готова на все, чтобы не обмануть ожидания Джулиана Грэя! " Поддерживаемая мужеством, которое, он вызвал в ней, она покорилась своему мужеству с прежней храбростью. Но теперь в ней произошла зловещая перемена. Она могла только покориться молча, она не могла решиться отвечать.
Терпение и выдержка Мерси раздражали Грэс Розбери все больше.
— Вы не признаетесь, — продолжала она, — у вас была целая неделя на то, чтобы признаться, а вы не признались. Нет, нет! Вы из той породы женщин, которые обманывают и лгут до конца. Я этому рада, я буду иметь удовольствие сама выставить вас в этом свете перед всем домом. Я буду иметь приятнейший способ выбросить вас опять на улицу. О! Почти стоило перенести все, что перенесла я, для того чтобы увидеть вас под руку с полицейским, а народ будет указывать на вас пальцами и насмехаться над вами, когда вас поведут в тюрьму!
На этот раз жало вонзилось глубоко. Снести оскорбление было свыше сил. Мерси дала женщине, умышленно оскорблявшей ее беспрестанно, первое предостережение.
— Мисс Розбери, — сказала она, — я переносила без ропота самые горькие слова, какие говорили вы. Избавьте меня от дальнейших оскорблений. Право, я с нетерпением желаю возвратить вам ваши права. От всего сердца говорю вам — я решилась сознаться во всем.