Сейчас было утро. Для прогулки в Нолсбери и обратно в Уэлмингам времени было достаточно. Никто лучше, чем местный стряпчий, не мог бы разъяснить мне, как обстояло дело с репутацией матери сэра Персиваля до ее замужества. Я вышел из ризницы с намерением отправиться в Нолсбери.
— Очень благодарен вам, сэр, — сказал причетник, когда я сунул ему в руку несколько монет. — Вы на самом деле собираетесь пройтись туда и обратно в Нолсбери? Ну, что ж! Вы еще крепки на ноги — это просто благословение божье, правда?.. Вот дорога, заблудиться вы не можете. Хотел бы я пойти с вами! Приятно было встретить в нашем захолустье джентльмена из Лондона, новости послушать. Пожелаю вам всего наилучшего, сэр, еще раз благодарю.
Мы расстались. Когда я вышел из церкви и оглянулся, — по дороге за мной шли те два человека и еще третий: человек в черном, который ездил вчера в Блекуотер-Парк.
Все трое остановились, поговорили между собой и разошлись. Человек в черном пошел в Уэлмингам. Двое остались, очевидно намереваясь следовать за мной.
Я пошел дальше, делая вид, что не обратил на них особого внимания. Я вовсе не чувствовал к ним раздражения в ту минуту, — напротив, их присутствие вселяло в меня надежду на успех. За разочарованием при виде брачной записи я забыл вывод, к которому прежде пришел, заметив их по соседству с ризницей. Их появление означало, что сэр Персиваль правильно предугадал последствия моего визита к миссис Катерик. Он понял, что я отправлюсь в приходскую церковь Старого Уэлмингама, иначе он никогда не послал бы туда своих шпионов. Какая бы тишь да гладь ни была в старой ризнице, что-то за этим скрывалось. Было что-то в метрической книге, чего я еще не заметил.
X
Когда церковь скрылась из моих глаз, я быстро зашагал по дороге в Нолсбери.
Почти на всем протяжении дорога была прямой и ровной. Оглядываясь, я все время видел за собой двух своих преследователей. По большей части они держались на солидном расстоянии от меня. Но несколько раз они прибавляли шаг, как бы желая перегнать меня, потом останавливались, переговаривались и по-прежнему шли за мной. Очевидно, они имели в виду определенную цель, но не знали, каким путем достичь ее. Угадать, чего они хотят, я не мог, но у меня возникли опасения, что на пути к Нолсбери я встречусь с серьезными препятствиями. Эти опасения оправдались.
Как раз в то время я вышел на самую безлюдную часть дороги, впереди был крутой поворот; мне казалось, что город уже недалеко. Вдруг я услышал шаги за своей спиной.
Прежде чем я успел оглянуться, один из них (тот, который следил за мной в Лондоне) быстро шагнул ко мне и резко толкнул меня плечом. К сожалению, я крепко ударил его за это, раздраженный тем, что он и его товарищ упорно преследовали меня с самого Старого Уэлмингама. Он сейчас же заорал: «На помощь!» Его спутник, высокий человек в костюме лесника, тут же подскочил ко мне, и в следующую минуту два негодяя крепко держали меня за руки посреди дороги.
Уверенность, что мне была расставлена ловушка, и досада на себя за то, что я попал в нее, к счастью, удержали меня от бесполезного сопротивления, которое только усугубило бы мое положение. Неразумно было драться с двумя людьми, один из которых был бесспорно сильнее меня. Я подавил свое естественное желание вырваться от них и осмотрелся — нет ли поблизости кого-нибудь, к кому я мог бы обратиться за помощью.
Какой-то человек работал в поле и был свидетелем всего происшедшего. Я позвал его и попросил пойти с нами в город. Но он упрямо помотал головой и ушел по направлению к домику, стоявшему далеко от большой дороги. В то же время люди, державшие меня за руки, заявили о своем намерении предъявить мне обвинение в оскорблении действием, так как я будто бы напал на них. Но теперь у меня хватило ума и самообладания, чтобы не вступать в препирательство с ними.
— Не держите меня, я пойду с вами в город, — сказал я.
Человек в костюме лесника грубо отказался. Но невысокий человек сообразил, что ненужное насилие может иметь неприятные для них последствия. Он сделал знак второму, и они отпустили мои руки.
Мы дошли до поворота, и перед нами показались окраины Нолсбери. Один из местных полисменов шел по тропинке вдоль большой дороги. Мои двое сразу обратились к нему. Он отвечал, что мировой судья находится сейчас в городской ратуше, и посоветовал нам идти туда.
Мы пошли в ратушу. Клерк выписал судебную повестку, и мне было предъявлено официальное обвинение с обычными в таких случаях преувеличениями и искажениями подлинных фактов. Мировой судья (раздражительный человек, желчно упивавшийся исполнением своих обязанностей) спросил, не был ли кто свидетелем этого «оскорбления действием», и, к моему удивлению, истец рассказал о рабочем в поле. Из последующих слов мирового судьи мне стало ясно, зачем это было сделано. Судья приказал, чтобы я был заключен под стражу до появления свидетеля, однако выразил согласие выпустить меня на поруки, если я смогу представить ему ответственного поручителя. Он отпустил бы меня на слово, если бы меня в городе знали, но так как здесь я был никому не известен, необходимо было, чтобы кто-то взял меня на поруки.
Теперь мне стало понятно, для чего все это было подстроено. Необходимо было избавиться от меня на день, два. В городе, где я был совершенно посторонним человеком, я, естественно, не мог найти за себя поручителя. В целом мне предстояло просидеть в тюрьме три дня — до следующего заседания мирового суда. А за эти три дня сэр Персиваль мог сделать все что угодно, чтобы затруднить мои дальнейшие шаги, — он мог замести все свои следы, не боясь с моей стороны никаких препятствий.
Сначала я пришел в такое негодование, вернее отчаяние, из-за этой коварной задержки, такой низкой и пустяковой, но такой серьезной в связи с последствиями, которые она могла бы иметь, что не мог спокойно поразмыслить, как выпутаться из этого положения. В запальчивости я попросил письменные принадлежности, чтобы частным образом описать мировому судье настоящее положение вещей. Сначала я не понял всей бесполезности и неосторожности такого поступка и написал уже несколько вступительных строк. Мне стыдно в этом признаться, — я почти позволил своей досаде взять верх над моим самообладанием. Вдруг я отодвинул от себя письмо. Мне пришло в голову то, чего сэр Персиваль никак не мог предусмотреть и что могло бы освободить меня через несколько часов: обратиться к помощи доктора Доусона из Ок-Лоджа.
Как вы, может быть, помните, я был у этого джентльмена во время моей первой поездки в Блекуотер-Парк и привез ему рекомендательное письмо от мисс Голкомб, в котором она писала ему обо мне в самых похвальных выражениях. Я написал доктору Доусону, ссылаясь на ее письмо, и напомнил ему, что говорил с ним об опасной и деликатной природе моих расследований. В разговоре с ним я не открыл ему всей правды о Лоре, а сказал только, что мое поручение имеет отношение к важному семейному делу, касающемуся мисс Голкомб. С той же осторожностью я написал ему о неприятном положении, в котором очутился в Нолсбери, и предоставил доктору самому судить, оправдывает ли мою просьбу выручить меня в городе, где я никого не знал, его прежнее гостеприимство и доверие ко мне леди, которую он прекрасно знал и весьма уважал.