Я выехал из Лондона на пароходе, принадлежащем другой компании, который отправлялся утром в четверг, двадцать восьмого.
Прибыв в Роттердам, я успел отыскать капитана парохода, ушедшего в среду. Он сообщил мне, что индусы действительно были пассажирами на его корабле, но только до Грэйвзенда. Доехав до этого места, один из троих спросил, когда они прибудут в Кале. Узнав, что пароход идет в Роттердам, говоривший от имени всех трех выразил величайшее удивление и огорчение; оказывается, он и его друзья сделали ошибку. Они были готовы, говорил он, пожертвовать деньгами, заплаченными за проезд, если капитан парохода согласится высадить их на берег. Войдя в положение иностранцев и не имея причины удерживать их, капитан дал сигнал береговой лодке, и все трое покинули пароход.
Индусы заранее решились на этот поступок, чтобы запутать следы, и я, не теряя времени, вернулся в Англию. Я сошел с парохода в Грэйвзенде и узнал, что индусы уехали в Лондон. Оттуда я проследил, что они уехали в Плимут.
Розыски в Плимуте показали, что они отплыли сорок часов назад на индийском пароходе «Бьюли Кэстль», направлявшемся прямо в Бомбей.
Получив это известие, сыщик Кафф дал знать бомбейским властям сухопутной почтой, чтобы полиция появилась на пароходе немедленно по прибытии его в гавань. После этого шага я уже более не имел отношения к этому делу. Я ничего не слышал об этом более с того времени.
II. Показание капитана
Сыщик Кафф просит меня изложить письменно некоторые обстоятельства, относящиеся к трем лицам (предполагаемым индусам), которые были пассажирами прошлым летом на пароходе «Бьюли Кэстль», направлявшемся в Бомбей под моей командой.
Индусы присоединились к нам в Плимуте. Дорогою я не слышал никаких жалоб на их поведение. Они помещались в передней части корабля. Я мало имел случаев лично наблюдать их.
В конце путешествия мы имели несчастье выдержать штиль в течение трех суток у индийского берега. У меня нет корабельного журнала, и я не могу теперь припомнить широту и долготу. Вообще о нашем положении я могу только сказать следующее: течением нас прибило к суше, а когда опять поднялся ветер, мы достигли гавани через двадцать четыре часа.
Дисциплина на корабле, как известно всем мореплавателям, ослабевает во время продолжительного штиля. Так было и на моем корабле. Некоторые пассажиры просили спускать лодки и забавлялись греблей и купаньем, когда вечерняя прохлада позволяла им это делать. Лодки после этого следовало опять ставить на место. Однако их оставляли на воде возле корабля, — из-за жары и досады на погоду ни офицеры, ни матросы не чувствовали охоты исполнять свои обязанности, пока продолжался штиль.
На третью ночь вахтенный на палубе ничего необыкновенного по слышал и не видел. Когда настало утро, хватились самой маленькой лодки, — хватились и трех индусов.
Если эти люди украли лодку вскоре после сумерек, — в чем я не сомневаюсь, — мы были так близко к земле, что напрасно было посылать за ними в погоню, когда узнали об этом. Я не сомневаюсь, что они подплыли к берегу в эту тихую погоду (несмотря на усталость и неумение грести) еще до рассвета.
Доехав до нашей гавани, я узнал впервые, какая причина заставила моих трех пассажиров воспользоваться случаем убежать с корабля. Я дал такие же показания властям, какие дал здесь. Они сочли меня виновным в допущении ослабления дисциплины на корабле. Я выразил сожаление и им, и моим хозяевам. С того времени ничего не было слышно, сколько мне известно, о трех индусах. Мне не остается прибавить ничего более к тому, что здесь написано.
III. Показание мистера Мертуэта (1850)
(в письме к мистеру Бреффу)
Помните ли вы, любезный сэр, полудикаря, с которым вы встретились на обеде в Лондоне осенью сорок восьмого года? Позвольте мне напомнить вам, что этого человека звали Мертуэт и что вы имели с ним продолжительный разговор после обеда. Разговор шел об индийском алмазе, называемом Лунным камнем, и о существовавшем тайном заговоре, с целью овладеть этой драгоценностью.
С тех пор я много странствовал по Центральной Азии. Оттуда я вернулся на место своих прежних приключений, в Северо-Западную Индию. Через две недели после этого я очутился в одном округе, или провинции, мало известной европейцам, называемой Каттивар.
Тут случилось со мною происшествие, которое, — каким бы невероятным это ни казалось, — имеет для вас личный интерес.
В диких областях Каттивара (а как дики они, вы поймете, когда я скажу вам, что здесь даже крестьяне пашут землю вооруженные с ног до головы) население фанатически предано старой индусской религии — древнему поклонению Браме и Вишну. Магометане, кое-где разбросанные по деревням внутри страны, боятся есть мясо каких бы то ни было животных. Магометанин, только подозреваемый в убийстве священного животного, — например, коровы, — всякий раз беспощадно умерщвляется в этих местах своими благочестивыми соседями — индусами.
В пределах Каттивара находятся два самых прославленных места паломничества индусских богомольцев, где разжигается религиозный фанатизм народа. Одно из них Дварка, место рождения бога Кришны. Другое — священный город Сомнаут, ограбленный и уничтоженный в одиннадцатом столетии магометанским завоевателем Махмудом Газни.
Очутившись во второй раз в этих романтических областях, я решился не покидать Каттивара, не заглянув еще раз в великолепную Сомнаутскую пустыню. Место, где я принял это решение, находилось, по моим расчетам, на расстоянии трех дней пешего пути от пустыни.
Не успел я пуститься в дорогу, как заприметил, что многие, собравшись по двое и по трое, путешествуют в одном направлении со мной.
Тем, кто заговаривал со мною, я выдавал себя за индуса-буддиста из отдаленной провинции, идущего на богомолье. Бесполезно говорить, что одежда моя соответствовала этому. Прибавьте, что я знаю язык так же хорошо, как свой родной, и что я довольно худощав и смугл и не так-то легко обнаружить мое европейское происхождение, — поэтому я быстро прослыл между этими людьми хотя и земляком их, но пришельцем из отдаленной части их родины.
На второй день число индусов, шедших в одном направлении со мною, достигло нескольких сот. На третий день шли уже тысячи. Все медленно направлялись к одному пункту — городу Сомнауту.
Ничтожная услуга, которую мне удалось оказать одному из моих товарищей-пилигримов на третий день пути, доставила мне знакомство с индусами высшей касты. От этих людей я узнал, что толпа стремится на большую религиозную церемонию, которая должна происходить на горе недалеко от Сомнаута. Церемония эта посвящалась богу Луны и должна была происходить ночью.
Толпа задержала нас, когда мы приблизились к месту празднества. Когда мы дошли до горы, луна уже высоко сияла на небе. Мои друзья-индусы пользовались какими-то особыми преимуществами, открывавшими им доступ к кумиру. Они милостиво позволили мне сопровождать их; дойдя до места, мы увидели, что кумир скрыт от наших глаз занавесом, протянутым между двумя великолепными деревьями. Внизу под этими деревьями выдавалась плоская скала в виде плато. Под этим плато и стал я вместе с моими друзьями-индусами.