Шли дни. Почти все время я проводила с Артуром. Он учил меня драться и стрелять из пистолета, а по вечерам мы долго сидели в моей комнате. Я читала ему стихи своих любимых поэтов — Вертинского, Гумилева, Блока, и мы много разговаривали обо всем на свете. Жизнь вампиров постепенно раскрывалась передо мной. Во многом ей можно было позавидовать: их окружала роскошь, и каждый из них имел возможность создать свой маленький мирок специально под себя, взяв самое лучшее из своей эпохи, наслаждаться словно бы застывшим временем. Только вот доставляло ли им это удовольствие?… Артур уже говорил мне, что со временем эмоции у вампиров притупляются и умирают, мне кажется, они сами ощущали эту внутреннюю пустоту, поэтому с такой страстью цеплялись за всякие внешние атрибуты, пытались скрыть отсутствие содержания формой. Меня радовало, что Артур еще не цеплялся за это. В его комнате почти не было вещей.
— Я — особый случай. Мне нечего вспоминать и не к чему привязываться, — повторял он, — разве что кроме тебя.
И мы часами болтали о всяких пустяках. Я говорила о своем детстве, долго, словно слепому, рассказывала о солнце, о тысяче вкусов и ощущений.
— Расскажи мне о лимоне, — бывало, просил он.
И я принималась описывать подробно, представляя, что дольку этого самого лимона только что положили мне в рот: о сочности, свежести и легком покалывании на кончике языка.
— Я вспомнил! Это кисло! — радовался Артур, когда наконец ловил мои ощущения.
Кстати, со временем связь между нами крепла, и мы вскоре поняли, что можем общаться не только с помощью слов, но и с помощью образов. И я особенно радовалась, когда мне удавалось передать ему вкусовые ощущения, заставить почувствовать то же, что чувствовала сама.
С родителями мы перезванивались каждый вечер. Хотя большого удовольствия мне эти разговоры не доставляли: я не могла сказать им всю правду, да они бы мне и не поверили, так что приходилось врать и отмалчиваться. Впрочем, они и не проявляли настойчивости. Наверное, это следствие гипноза, но они совершенно не беспокоились обо мне и на слова «у меня все хорошо» обычно отвечали что?то вроде: «вот и здорово, хорошо учись и побольше гуляй — свежий воздух очень полезен для растущего организма». После первого такого разговора я проревела, наверное, полчаса, но потом привыкла. Иногда меня саму пугает то, как быстро я приспосабливаюсь ко всему, как легко принимаю чужие правила игры и следую за обстоятельствами, как следует за иголкой нитка.
Все домашние новости, приходящие ко мне из прошлой жизни, уже почти не волновали меня. Мама сообщила, что мне звонили Димка и Вика, разыскивая меня, но я попросила не давать им мой новый номер телефона (мне даже завели новую симку). Мне не хотелось вовлекать их в неприятности, а, как я уже убедилась, любой, находящийся рядом со мной, подвергался самой настоящей угрозе, а кроме того, вдруг поняла, что не представляю, о чем буду с ними говорить. Моя жизнь изменилась так круто, что иногда казалось, что между мной и миром обычных людей лежит огромная пропасть.
Вот и мама… Поговорив со мной минут пять, она вдруг замолкала, и мы молчали, разделенные, нет, даже не расстоянием, чем?то неизмеримо большим.
— Ну что, пока? — говорила я, когда тишина становилась совсем невыносимой.
— Пока, — отвечала мама, и мне казалось, что в ее голосе звучит облегчение.
— Будь огурцом! — привычно кричал в трубку папа.
Наверное, так было суждено: в один из дней они подобрали меня и обогрели в своей семье, но пришел час, и они отпустили меня — так же просто и безболезненно, как окрепшего голубенка Мерлина.
Мысль, только ли это последствие гипноза или нечто большее, не оставляла меня в покое. Так или иначе, но разговоры наши становились все короче и суше, а я все больше погружалась в новую жизнь.
Кроме занятий с Артуром, о которых я уже рассказывала, я посещала уроки танцев и те ужасные примерки, которые устраивали для меня Жюли и портниха. Раньше я даже не представляла себе, насколько это утомительно. Эти двое решили создать нечто совершенно особенное и подгоняли платье под мою фигуру так долго, что я теряла всякое терпение. К концу примерки я обычно была вся истыкана булавками, а спина буквально разламывалась от боли.
Немногим лучше оказались уроки танцев. За короткое время мне предстояло выучить множество затейливых фигур и комбинаций.
Но не меньший материал для наблюдения представляла и сама учительница. Все началось с того, что я заметила, что Жюли исподтишка наблюдает за мной и Артуром, и, в свою очередь, стала присматриваться к ней. Француженка оказалась прелюбопытным объектом для наблюдений и явно отличалась от других вампиров, она держалась в обществе холодно и чуть отстраненно. Я бы сказала, что в ней была некая тайна, дразнившая мое журналистское обоняние ароматом неизвестности.
— Расскажи мне о Жюли, — пристала я как?то к Артуру.
Вопрос застал его врасплох.
— Ну, она — одна из старших, — задумчиво произнес он. — Ее у нас уважают, однако она никогда не вмешивается в дела Дома. Думаю, ей это просто неинтересно. Зато по вопросам этикета и всяких там танцев на нее можно положиться. Это она здорово умеет и всегда готова помочь.
Больше Артур о Жюли ничего не знал, и я поняла, что все сведения мне придется добывать самой.
— Как ты замечательно танцуешь, — сказала я как?то на уроке танцев, когда Жюли показывала мне очередную фигуру менуэта.
— Танцы, можно сказать, у меня в крови, — ответила она, поправляя мою осанку.
— Ты была танцовщицей или балериной? — спросила я, пытаясь держать спину и локти именно так, как мне только что показали. (И почему у нее все выходило просто и непринужденно, а я прилагала титанические усилия и чувствовала себя так, словно проглотила жердь?!)
— Не будь такой напряженной, Полина, — поправила меня Жюли. — Правильная осанка — не значит деревянная, а напротив. Посмотри внимательно, как стою я, — и только после того, как я более?менее справилась с задачей, ответила на мой вопрос: — Да, я действительно была танцовщицей.
— В Париже? — даже муки обучения не могли ослабить мою журналистскую хватку.
Жюли проследила за тем, как я проделала фигуру танца, и в порядке бартерного обмена, ответила:
— Да, — и, видя, что я явно жду продолжения, добавила: — В «Мулен Руж». Возможно, ты слышала о нем.
Этим летом я как раз посмотрела фильм с Николь Кидман, поэтому тут же заверила Жюли, что нет человека, который не слышал бы о блистательном «Мулен Руж», и разговор пошел более оживленно.
Оказывается, у Жюли была удивительная судьба. В далеком 1889 году, когда в Париже только открылось знаменитое кабаре «Мулен Руж», она была там танцовщицей, звездой, взглянуть на которую приезжали со всего Парижа.
Я слушала ее забавные истории, как волшебную сказку. Огни сцены, джентльмены во фраках и цилиндрах — все это казалось мне таким далеким и нереальным, словно я заглянула в чужой для меня мир. Собственно, так оно и было.