Вот почему, заперев дверь своей комнаты, Роже не мешкая лег в постель и задул свечу; между тем луна уже начала убывать, так что освещавший картину луч, который и накануне появился позднее, в тот вечер запоздал еще больше. Наконец он осветил сперва угол комнаты, затем — раму и потом остановился на самой картине; этой минуты с великим нетерпением ожидал Роже. Никогда еще мольба не исходила с таким жаром из уст заклинателя в миг ворожбы, как та мольба, что вырвалась из уст бедного юноши, призывавшего Констанс явиться ему хотя бы еще один раз, последний раз! И мольба его была услышана.
Как и накануне, как и два дня назад, картина снова повернулась вокруг своей оси, и белоснежное видение показалось опять. Шевалье испустил радостный крик.
— Да, это я, — произнесла тень Констанс, — и я пришла проститься с тобою. Прощай же! Ты покорился воле Всевышнего, и, надеюсь, Господь Бог вознаградит тебя. Прощай, прощай!
Произнеся эти слова, призрак исчез, и Роже почудилось, будто он различил с трудом подавленное рыдание, оно свидетельствовало, что усопшая сожалела о новой разлуке не меньше, чем тот, кто остался жить на земле.
— О нет, нет! — вскричал Роже, соскочив с кровати. — О нет, только не говори «прощай», только не говори «прощай»! Констанс, Констанс, если я наверняка буду знать, что никогда тебя больше не увижу, я сойду с ума!
И шевалье упал на колени перед картиной, протягивая руки к Христу и умоляя того, кто так страдал, пожалеть его, кто так страдает.
Однако Роже умолял только бесчувственный образ, немое полотно: юноша был теперь один, последние звуки голоса Констанс затихли, ее тень исчезла.
Тогда он с трудом дотащился до постели и лег совершенно разбитый горем: он услышал последнее «прости» Констанс; случилось то, чего он так боялся: ее появление было последним, тяжелый надгробный камень вновь опустился на ее могилу, и больше этот камень уже не сдвинется с места.
Шевалье показалось, что он во второй раз теряет Констанс. Прошло больше часа, а он все еще пребывал в лихорадочном волнении, отчаяние охватывало его. Возглас «Прощай!», повторенный трижды, причем два последних раза он сопровождался рыданиями, возглас этот отдавался у него в ушах слезным призывом, и он, сам того не замечая, непроизвольно произнес вслух:
— Прощай! Прощай!
И вдруг Роже почудилось, что из-за деревянной обшивки стены донесся звук легких шагов, едва уловимый шум, напоминавший звук шагов сильфиды, чуть слышно ступающей по ковру из цветов. Юноша растерянно приподнялся на своем ложе, он тяжело и прерывисто дышал; надеясь и трепеща всем телом, он не сводил глаз с картины, теперь уже окутанной мраком; однако, несмотря на темноту, ему померещилось, будто рама, которую одну только и можно было еще различить в ночном мраке, снова пришла в движение; вскоре у него уже не оставалось сомнений: картина медленно поворачивалась вокруг своей оси.
Констанс появилась вторично; на сей раз призрак отделился от деревянной обшивки стены и, осторожно спрыгнув на пол, устремился к юноше, восклицая:
— Роже! Роже! Я не умерла! Роже! Я вовсе не тень Констанс! Я сама Констанс!
И в ту же самую минуту шевалье, почти обезумев от счастья, в самом деле почувствовал, что он сжимает в своих объятиях не тень, а живое существо из плоти и крови.
В нескольких словах Констанс объяснила Роже все, что произошло.
Пока наш беглец с трудом добирался из Амбуаза в Шинон, аббат Дюбюкуа успел примчаться в Ангилем, где он рассказал барону и баронессе о новой выходке своего воспитанника; и тогда с полным основанием решив, что Роже направился в Шинон, они стали обдумывать, каким образом положить конец его упорной любви, грозившей совершенно лишить покоя родителей обоих молодых людей. И тут аббату пришла в голову счастливая мысль: он посоветовал барону распустить слух о смерти Констанс. Баронесса, чье материнское сердце говорило, что эта неожиданная новость причинит ее сыну много горя, долго противилась столь хитроумной уловке; однако в конце концов ей пришлось уступить убедительным доводам мужа, и барон отправился в путь, дабы вовлечь в заговор настоятельницу монастыря.
Случилось так, что одна из монашенок скончалась как раз днем раньше, и это обстоятельство помогло осуществить намеченный план.
Мы уже видели, как именно он был приведен в исполнение. Не подумали, увы, только об одном — о том, каким сильным и упорным окажется горе юноши, когда он узнает о случившемся, и, главное, никто не мог предвидеть, к какому крайнему решению он придет под влиянием своего горя.
И вот когда благодаря аббату Дюбюкуа в Ангилеме стало известно, что Роже решил стать иезуитом, новость эта повергла барона и баронессу в полное отчаяние. Как мы уже знаем, барон тотчас же отправился в Амбуаз, уповая на то, что его отцовское влияние образумит шевалье и заставит его стать более рассудительным; однако после первого же разговора с сыном достопочтенный дворянин убедился, что мысль удалиться от мира крепко засела в голове шевалье и ее оттуда никакими силами не выбьешь.
Он тотчас же написал жене и сообщил ей о печальной уверенности, которой проникся.
И тогда баронесса в свою очередь придумала план, подсказанный ей материнским сердцем: она решила призвать на помощь Констанс, которую шевалье считал умершей, с тем чтобы та побудила несчастного юношу отказаться от его безрассудного намерения. Баронесса лично отправилась в Безри и так настойчиво просила виконтессу, так умоляла виконта, что те не могли устоять перед ее слезами и согласились на то, чтобы их дочь сыграла роль посланца потустороннего мира, дабы сохранить шевалье Роже Танкреда для мира земного.
После этого баронесса и написала мужу, просила его уговорить сына возвратиться хотя бы на одну или на две недели в Ангилем до того, как он примет окончательное решение; отказать отцу в такой просьбе Роже не мог. Мы уже видели, как протекли первые двенадцать дней пребывания шевалье в отчем доме и как его упорство сделало неизбежным вмешательство Констанс.
Таким образом, все произошло именно так, как хотели родители юноши; механизм, сооруженный самым искусным столяром из Лоша, легко вращался вокруг своей оси; барон и баронесса заметили, какое сильное впечатление произвело на их сына первое, а затем и второе появление Констанс; третье ее появление должно было окончательно закрепить достигнутое. Констанс, которую вместе с виконтессой де Безри поместили в одной из самых отдаленных комнат замка, со слезами на глазах и с отчаянием в душе окончательно распрощалась с Роже, но тут горе взяло в ней верх над всеми прочими соображениями, и девочка в свой черед приняла отчаянное решение: воспользовавшись тем, что мать спит, она встала, оделась и на цыпочках вышла из комнаты; освободившись от бдительного ока тех, кто дотоле наблюдал за нею, диктовал, что говорить, принуждал ее сдерживать свои чувства, Констанс, переходя из одного коридора в другой, осторожно добралась до деревянной обшивки стены, за которой она обычно занимала место, привела в действие пружину и снова предстала перед шевалье, но теперь уже не как бесплотная тень, а как существо из плоти и крови, способное свести его с ума.