Поскольку мы упомянули о том, какое действие произвела на аппетит шевалье сообщенная ему новость, следует добавить, что обед к этому времени уже подходил к концу.
Когда наш герой под бременем столь мрачных новостей возвращался в гостиницу «Золотая решетка», его походка, надо признать, была гораздо менее уверенной, нежели тогда, когда он из этой гостиницы выходил.
Стремясь в точности выполнить свое обещание, Роже прежде всего написал письмо отцу и сообщил о своем благополучном прибытии в Париж, о встрече с метром Кокнаром и о печальных новостях, которые ему поведал достойный поверенный в делах; он закончил это описание, известив барона, что собирается немедля отправиться к маркизу де Кретте с рекомендательным письмом г-на д'Оркинона.
В самом деле, закончив письмо и отослав его на почту, шевалье еще раз придирчиво оглядел свой наряд, переменил шейный платок, вытащил из рукавов кафтана манжеты сорочки и с сильно бьющимся сердцем направился к дому маркиза де Кретте, расположенному в Сен-Жерменском предместье, на улице Фур, в сотне туазов от особняка Монморанси.
Волнение шевалье еще больше усиливалось при мысли, что маркиз, должно быть, важный, суровый и чопорный старик, наподобие виконта де Безри, то есть человек весьма неприятный; к тому же, кроме этого важного, сурового и чопорного старика, он боялся встретить в особняке сварливую экономку с тусклым взглядом и визгливым голосом, а в придачу к ним — состоящую под началом этой милой четы дюжину наглых лакеев. Лишь одно соображение немного утешало шевалье д'Ангилема: известно, что старики, даже если они живут в столице, всегда несколько провинциальны.
Однако, войдя во двор особняка, Роже против ожиданий увидел там полдюжины чистокровных лошадей, разубранных по последней моде; их стерегли пять или шесть лакеев в ярких ливреях самых веселых тонов, а потому сразу же становилось понятно, что и слуги и животные принадлежат молодым вельможам, превосходно разбирающимся в том, что ныне почитается элегантным; это обстоятельство, надо сказать, встревожило Роже еще больше, нежели те два старинных фамильных портрета, которые прежде рисовало ему воображение.
У дверей особняка высился швейцар в треугольной шляпе с широкой перевязью через плечо и тростью в руке, он вельможным жестом отгонял бродячих псов и зевак, которые останавливались перед входом в особняк и разевали одни — пасть, а другие — рот; заметив Роже, он почтительно поднес руку к шляпе, подчиняясь тому инстинкту, который безошибочно подсказывает слуге, что он имеет дело с дворянином, и спросил у шевалье, чем он может ему служить. Юноша отвечал, что хотел бы поговорить с маркизом де Кретте; тогда швейцар подозвал одного из слуг, державших под уздцы лошадей, слуга, в свою очередь, сделал знак здоровенному верзиле в пышно расшитой ливрее, и тот проводил Роже в красивую гостиную, расположенную в первом этаже: одна из ее дверей выходила во двор, другая — в сад.
Минуту спустя шестеро молодых дворян, блестящих, шумных и нарядных, быстро спустились по широкой лестнице, перепрыгивая сразу через несколько ступенек. Один из них направился в гостиную, остальные рассыпались по двору, и каждый поспешил к ожидавшей его лошади.
— Кто меня спрашивает? — еще издали крикнул лакею молодой дворянин, направлявшийся в гостиную.
— Господин шевалье д'Ангилем, — ответил слуга.
— Шевалье д'Ангилем?.. — переспросил молодой человек, словно роясь в воспоминаниях. — Я такого не знаю.
— Вы совершенно правы, милостивый государь! — воскликнул Роже, собственноручно открывая дверь гостиной. — Я приношу вам тысячу извинений за то, что столь неудачно выбрал время и пришел в ту минуту, когда вы собрались уезжать из дому; прошу назначить удобный для вас час, и я буду иметь честь прийти снова.
Роже произнес все это с некоторой неловкостью, но в то же время и с известным достоинством, что не ускользнуло от маркиза де Кретте.
— Нет, нет, сударь, — отвечал он, — я весь к вашим услугам сейчас, как и всегда. Соблаговолите сказать, чему я обязан честью видеть вас у себя.
Маркиз сопроводил свои слова поклоном, исполненным самой изысканной учтивости.
— Любезный маркиз, — продолжал шевалье, — я пришел сюда по рекомендации господина д'Оркиньона, если не ошибаюсь, вашего друга, и хотел бы вручить вам письмо от него.
— Сам я не имею чести знать господина д'Оркиньона, — отвечал маркиз, — но, насколько помню, он принадлежал к числу самых близких друзей моего бедного отца, и батюшка много раз говорил мне о нем.
— Так, так, — едва слышно прошептал Роже, — маркиз любит своего отца, значит, он не станет слишком насмешничать.
Пока де Кретте распечатывал и читал письмо, Роже внимательно смотрел на маркиза.
Это был красивый и элегантный молодой человек лет двадцати двух или двадцати четырех, скорее небольшого роста, но великолепно сложенный, его платье и манера держать себя могли бы служить образцом изящества, а речь, жесты, вся осанка — образцом хорошего тона; одним словом, то был потомок древнего аристократического рода, в котором уже угадывался дух, присущий той новой знати, какой еще только предстояло расцвести пышным цветом в годы регентства.
Прочитав письмо, маркиз поднял глаза на шевалье.
— Увы, сударь, — сказал он, — послание это адресовано моему отцу, маркизу де Кретте, которого мы, по несчастью, потеряли в минувшем году; но я понимаю, что вы не могли этого знать у себя в провинции.
Роже покраснел: при слове «провинция? вся кровь прихлынула к его лицу.
— А между тем, сударь, — продолжал маркиз, — мне кажется, мы посылали извещение о смерти моего отца господину д'Оркиньону; однако письмо, которое я имел честь только что получить из ваших рук, свидетельствует о том, что о смерти маркиза де Кретте у вас там ничего не знали.
Роже покраснел еще сильнее, чем прежде: слова «у вас там» прозвучали так, будто маркиз хотел сказать — «у антиподов». — Но это не имеет значения, — прибавил де Кретте, должно быть, заметив замешательство юноши, — это не имеет никакого значения, господин д'Ангилем. Для друзей нашей семьи я всегда готов заменить отца, и поскольку вы соблаговолили приехать нас повидать, я говорю вам: добро пожаловать. Прошу вас, располагайте мною безо всякого стеснения.
— Любезный маркиз, — сказал шевалье, — право же, вы слишком добры ко мне; ведь я всего лишь безвестный провинциал, я понимаю, что весьма смешон и, быть может, весьма докучлив, ибо я еще ни разу в жизни никуда не выезжал из Ангилема. Но клянусь, что сумею по достоинству оценить оказанный мне вами любезный прием.
— А теперь вы, в свою очередь, слишком добры ко мне, сударь, — отвечал маркиз, поклонившись с такой сердечностью, что Роже был тронут до глубины души.
Затем, повернувшись к своим друзьям, которые беседовали, стоя на крыльце, маркиз крикнул им:
— Господа, подойдите ближе, с вашего соизволения я представлю вам шевалье д'Ангилема: его рекомендует мне один из самых преданных друзей покойного моего отца.