Кшатрий мог попасть в Начало Безначалья, лишь окутанный Жаром учителя— брахмана или иного дваждырожденного, чьих запасов тапаса хватало на этот подвиг.
Еще могли пособить боги, но обращаться всякий раз к сурам-небожителям, пусть даже ради сына Громовержца?..
Дрона отверг божественный путь и попытался вытащить Арджуну в Безначалье самостоятельно. После чего неделю отлеживался дома, приходя в себя и благодаря судьбу за своевременное отступление. Большая часть личного тапаса Дроны, накопленного за годы аскетических странствий, была израсходована на рождение сына. А десять с лишним лет жизни во дворце, жизни спокойной и размеренной… Брахман-из-Ларца не умел лгать самому себе. Да, последние годы он был брахманом меньше всего. Да, Наставник — но наставник-воевода. Да, советник, но советник-политик. Да, муж. Да, отец. Да, уважаемый и досточтимый…
Пожалуй, сейчас Жара ему хватало лишь на приличное перерождение в случае смерти.
Для занятий с Арджуной оставалась только реальность. Дрона вывозил Серебряного юношу в глушь, в чащи Пхалаки и на речные отмели Ямуны, где сожженные деревья и покореженные холмы могли удивить разве что местное зверье. Разумеется, осваивать даже там мантры вызова «Головы Брахмы» или хотя бы «Южных Агнцев» было сумасшествием — грохни такое в мире смертных, и пристальное внимание небес обеспечено. Но Грозный четко и недвусмысленно приказал: Арджуна должен быть готов применить науку в обычных земных войнах. А то, что годится всего-навсего для сокрушения крепостных башен или устрашения пехотного строя, не вызывает интереса у богов.
Все равно, когда Арджуна увлекся «Грохочущими Стрелами», лес Кхандава перестал существовать. Дрона устроил ученику грандиозную выволочку, а меж людей загуляла байка: дескать, сын Индры восстал на собственного папашу, вопреки воле последнего скормив всю чащу голодному Агни, за что Семипламенный подарил кормильцу великий лук Гандиву, два неистощимых колчана и колесницу под стягом обезьяны.
Людям рты не заткнешь.
Даже «Грохочущими стрелами».
Именно в это время Дрона сделал открытие. Воин, пользующийся Астро— Видьей, подобно жрецу связывал воедино Слово, Дело и Дух — Слово открывало, Дело поддерживало, а Дух воплощал. Но кто сказал, что две опоры из трех не удержат здания?! Хотя бы временно! Юноша горяч духом? — исключим Дух. И маленький брахман принялся гонять ученика, заставляя его при этом оставаться совершенно спокойным. Как ни странно, это оказалось совсем просто. В глуши они были один на один, соперники отсутствовали, да и не было у Арджуны соперников меж ровесников, а считать соперниками Дрону или Грозного… Опять же присутствие Брахмана-из-Ларца, чьему хладнокровию могли позавидовать гималайские ледники, благотворно влияло на Арджуну.
Дух оставался в покое.
Слово и Дело сливались вместе.
И Дрона видел: теперь все происходит как бы на самом деле. Пышет огонь, летят молнии, бьются с нагами-копьями железноклювые птицы, пенится земная плоть, но это лишь иллюзия, мара, которой для подлинного воплощения не хватает горячего человеческого сердца.
Дом на двух опорах был прекрасен и совершенно непригоден для жилья, что вполне устраивало Наставника Дрону. Так можно учиться здесь, так ни к чему рваться в Безначалье, а если Арджуне когда-либо придется испытать силу Астро— Видьи в настоящем бою…
Бой, в отличие от учебы или демонстрации, не оставит Дух равнодушным.
Третья опора появится сама.
И пламя станет пламенем.
До конца.
* * *
…Снежный сугроб на западной террасе каменел в неподвижности и не знал, что спустя мгновение он начнет стремительно таять.
Дрона никогда не выступал прилюдно, он никогда не хотел понравиться толпе, никогда не искал чужого восторга или славы.
Поэтому изощренный разум Брахмана-из-Ларца даже не мог себе представить, что способны сделать овации с Духом сына Громовержца.
Никто не всеведущ, даже боги.
— Ом мани!
Слова намертво заученных мантр вихрем слетали с его губ и кречетами— призраками уносились вдаль, пронизывая толщу Трехмирья, туда, где вились такие же призрачные стаи невиданных стальных птиц. Но сталь оперения была бессильна спасти птиц от ловчих кречетов великого воина Арджуны, и там, далеко, за невидимым в дымке горизонтом, раз за разом вспыхивали отсветы запредельных зарниц, когда кречет настигал очередную жертву. Тотчас же очередное чудесное оружие возникало в руках витязя, и тьмы врагов в страхе бежали прочь под ливнем медных стебельков травы куша, хлещущим в их спины, шипастые шары рвались с оглушительным грохотом в гуще неприятеля, семенами гибели извергая из себя наконечники стрел, земля разверзалась под ногами беглецов, и небо разверзалось над их головами, и грозовые перуны рушились навстречу адскому пламени, кипящему в трещинах тверди, и не было спасения ни на земле, ни в воздухе, ни в воде, ни в недрах земных…
Ложь!
Ложь была единственным противником, покрытым броней неуязвимости.
Из лжи ткалась плоть ада, из лжи рождались вспышки и грохот, враги гибли лживо, и сжигающее их пламя походило на живую ярость живого огня не более, чем «живое» походит на «лживое». Труп больше напоминал одушевленного человека, нежели этот мертвый слепок — реальность. Все было правильно: правильные слова, правильные интонации, правильные движения рук, правильная смерть и правильный бой — одного не хватало этому законченному и совершенному, но искусственному апофеозу войны, созданному беловолосым витязем: ему не хватало страстной души!
Арджуна не понимал этого. Он не взялся бы облечь в слова или даже в сколько-нибудь связные мысли то, что терзало сейчас его сердце. Реальный и иллюзорный миры перемешались в сознании, до ушей юноши доносились приветственные клики толпы, гром разрывов смешивался с громом рукоплесканий: это сонмы небожителей подбадривали его, сына Громовержца, — нет, самого Крушителя Твердынь, спасавшего мироздание от полчищ даитьев, данавов, асуров, ракшасов, многоглавых нагов и других злокозненных демонов, скопом обрушившихся на Трехмирье!
Правда?!
Ложь?!
Потрясение и восторг трибун обволакивали юную душу пульсирующим коконом, грозя безумием.
Неприятельские орды осыпались наземь хлопьями серого пепла, таяли льдом на солнце под натиском Стосильного и Стогневного Индры, которым Арджуна все больше ощущал себя, но чем дальше, тем больше ощущал новоявленный Индра, что миражи остаются миражами, что его сокрушительные удары уходят в пустоту и гаснут в ней. Не за что зацепиться, не от чего оттолкнуться в лживой, иллюзорной, бесплотной реальности-маре…
Дайте правду!
Дайте точку опоры, сволочи!
Дайте — и я разнесу землю-корову в куски!
Выдохните стоголосым ртом: «Превосходно!» — и я…