— Селена, мне очень важно, чтобы на этом шабаше ты была со мной.
— Почему? — спросила я, ожидая, что мать скажет, что хочет представить свою замечательную уже почти взрослую дочь колдуньям из других кланов и как она мною гордится, но Деметра не стала принимать во внимание особенности психологии семнадцатилетней девушки.
— В Кадакесе состоятся выборы Предводительницы нашего племени. У нас с Клаудиной сторонников практически поровну, и твой голос может все решить.
Я вздрогнула, как от пощечины — значит, матери важна не я сама, а мой голос, способный удовлетворить ее амбиции!
— Я никуда не поеду. Не желаю участвовать в ваших нелепых разборках!
— Это не нелепые разборки, Селена! Это вопрос большой политической важности.
— Ты и представить себе не можешь, какими жалкими вы кажетесь со стороны!
— Если мы кажемся тебе жалкими, — попыталась уговорить меня мать, — прими участие в жизни клана и сделай ее более достойной.
— Вот еще!
— Пойми! Именно мы диктуем законы остальным омниорам! Это не пустяки.
— Я не желаю быть омниорой.
— Твои желания не имеют значения. Ты омниора и всегда ею будешь.
— А когда я родилась, меня кто-нибудь спросил, хочу ли я быть омниорой? Мне кто-нибудь предложил выбор?
— О каком выборе ты говоришь? — с некоторой растерянностью пробормотала Деметра.
— Возьми! — сказала я и, решив поразить ее еще больше, протянула матери свою волшебную палочку.
— Ты что, рехнулась?
Нет. Я была в своем уме. Я просто решила проверить мать на прочность.
— Если ты пришла меня шантажировать, — заявила я ей, — пусть я лучше умру здесь, в постели, или пусть меня прикончит первая попавшаяся одиора.
На этот раз Деметра не стала бить меня по лицу и отнимать волшебную палочку, но и не стала скрывать своего возмущения.
— Когда тебе станет плохо, не обращайся ко мне за помощью.
— И ты ко мне тоже не обращайся. Я не стану помогать тебе в дурацкой крысиной возне с другими колдуньями.
Не говоря ни слова, моя мать мановением волшебной палочки уничтожила карнавальный костюм, в котором я собиралась изображать Баалату.
— Ну и пожалуйста! — воскликнула я. — Сошью себе другой!
Деметра молча вышла за дверь.
Трещина, возникшая в наших отношениях, почти затянулась, но я сделала все, чтобы она расширилась до размеров пропасти.
Через несколько минут ко мне в комнату на цыпочках вошла озабоченная Метрикселла.
— Вы опять поссорились?
В знак благодарности за участие в моей судьбе я обняла ее, потом встала с кровати и выглянула в окно.
Зимние дни на средиземноморском побережье, как правило, очень ясные. Когда ветер разгоняет облака, прозрачное голубое небо сверкает, будто летом. Но это обман. Кажется, раз солнце светит ярко, то и на улице тепло, но на самом деле там очень холодно.
Я подумала о Деметре, которой ее пышные волосы и ловкие умелые руки только придавали вид любящей заботливой матери. На самом деле она была жестокосердной колдуньей, все мысли которой были только о том, как подчинить своей воле остальных омниор. Судя по всему, их разборки были для нее гораздо важнее собственной дочери. Размышляя об этом, я лютой ненавистью ненавидела все наше племя.
Взяв полотенце, я направилась в ванную.
— Ты выйдешь на улицу? — спросила меня Метрикселла.
— Да. До карнавала нужно многое сделать.
— Так ты пойдешь на праздник! — захлопав в ладоши, воскликнула Метрикселла.
— Да. Но у меня проблема.
— Какая?
— Костюм. Мать его забрала.
На лице Метрикселлы мелькнуло заметное облегчение.
— Ничего страшного. Я помогу тебе сшить новый. Мне так понравилась твоя змея!
Меня крайне удивило, что кровавая богиня сладострастия пришлась по душе моей кроткой соседке.
Так, сама того не ведая, Метрикселла подписала приговор себе и мне.
Я вновь принялась за костюм Баалаты. Если первый я смастерила просто ради смеха, то, принимаясь за второй, уже знала, что делаю. Не выпуская из рук иголки, я очень хотела, чтобы Деметра узнала о моем святотатстве и остальные омниоры окончательно и бесповоротно от меня отвернулись.
Сознательно идя на скандал, я оказалась в центре всеобщего внимания.
Я и сейчас не отличаюсь сдержанностью. Представь же меня в семнадцатилетнем возрасте! Мне очень нравилось, когда на меня обращали внимание. У меня были длинные вьющиеся волосы. Несмотря на зимнюю стужу, я носила короткие юбки, высокие сапоги, блузки с глубоким вырезом или тонкие облегающие свитера.
Как-то на деньги Деметры я купила себе черную накидку с остроконечным капюшоном, а потом закрылась в университетском туалете с девушкой из Пакистана, попросив ее накрасить мне глаза на восточный манер. С тех пор я всегда подводила глаза черной сурьмой.
— Привет, красотка! — поздоровалась со мной Карла, однажды появившись в моей комнате с оцинкованным шурупом и драным носком в руках. — Возьми и носи на здоровье. Они тебе очень пойдут, — сказала она.
Не знаю, где Карла откопала этот хлам, но я приняла брошенный вызов и вышла к ужину с шурупом в ухе вместо серьги и с рваным носком на руке вместо перчатки.
Конечно, это было ужасно глупо, но мне нравилось, когда на меня глазели.
Именно так все и было в ночь карнавала.
Должна тебе сказать, что в тот вечер Карла, очень хорошенькая в костюме бабочки с почти не пролезавшими в дверь разноцветными крыльями, отказалась выходить со мной на улицу.
— На меня никто даже не посмотрит! — пожаловалась она.
— Глупости! С этими крыльями ты похожа на радугу.
— Рядом с тобой я похожа на мусорный бак. Все будут смотреть только на тебя. Мне, знаешь ли, очень трудно дружить с такой привлекательной девушкой, как ты.
Карла была хорошей и доброй, и всегда говорила то, что думает. Она уже не раз упрекала меня в том, что я сознательно стараюсь затмить всех остальных.
Поэтому мне пришлось идти на карнавал одной.
Разумеется, одной я была очень недолго. В актовом зале факультета математики было не протолкнуться. На меня тут же набросились толпы ряженых мужчин, пытаясь завязать знакомство и предлагая мне выпить. Ко мне приставали хоббит, римский центурион, человек-паук и даже один живой труп, но я вихрем закружилась в танце и вскоре от них избавилась. Потом я нашла знакомых с факультета журналистики, и мы веселились до тех пор, пока не настал час конкурса карнавальных костюмов.