…за окном, в промозглой темноте, ветреная Геба уныло кормила Зевесова орла. Занятие это, видать, за тысячелетия каторжных работ надоело Гебе хуже горькой редьки, гроза в начале мая выходила нудной и бесконечной, как зубная боль; и громокипящий кубок проливался на землю мелкой, дребезжащей в кронах деревьев моросью.
Воскресенье распинало себя на сыром кресте полуночи, чтобы воскреснуть через неделю.
Я сидел в комнате один, обложившись фолиантами разной степени потрепанности, и тупо смотрел в составленную мною же схему.
Этакое «Театр Но о времени и о себе».
Сидел.
Смотрел.
Даже правок не делал.
«1333 г. – рождение Канъами Киецугу, основоположника национальной драмы и отца театра Но; годы жизни 1333–1384. Также начало новой исторической эпохи Муромати (1333–1573), искусство которой создавалось под эгидой воззрений дзэн.
1363 г. – рождение Дзэами Киецугу (в дальнейшем – Дзэами Дабуцу), сына Канъами и величайшего теоретика-практика театра Но; годы жизни 1363–1443.
1374 г. – Есимицу, третий сегун клана Асикага (1358–1408), посещает спектакль труппы Канъами «Окина», приходит в восторг и берет труппу под покровительство. Переезд труппы в Киото, а других трупп – в крупные города.
1384 г. – после смерти отца Дзэами в девятнадцатилетнем возрасте возглавляет труппу.
1392 г. – сегун Есимицу прекращает эру двоевластия (наличие двух императорских дворов, Южного и Северного), и на трон восходит сотый император Го-Комацу из северной, младшей ветви. Начинается расцвет экономики и искусства.
1394 г. – рождение сына Дзэами по имени Мотомаса (семейное имя – Дзэнсюн), выдающегося актера (1394–1432; умер скоропостижно при странных обстоятельствах). Также в этот год сегун Есимицу принимает на себя титул канцлера (высший в государстве, всего второй раз за всю историю пожалованный военному неаристократу) и номинально передает управление делами сегуната своему малолетнему сыну Есимоти.
1395 г. – канцлер Есимицу принимает постриг, начиная вести жизнь «a la монашествующий экс-император».
1399 г. – после трехдневных праздничных состязаний Дзэами Дабуцу признают лучшим актером Но.
1404 г. – рождение младшего сына Дзэами по имени Мотоеси, в будущем – буддийского священника.
1408 г. – Дзэами и его труппа на гребне славы. Но умирает сегун-покровитель Есимицу, реальным сегуном становится сын последнего, Асикага Есимоти; для актеров труппы Дзэами начинается период унижения и травли. До 1428 года нет ни одного упоминания о спектаклях Но в Киото; также им запрещены выступления при дворе.
1428 г. – после смерти сегуна Есимоти его сменяет на посту Асикага Есинори, покровитель племянника Дзэами. Начинаются еще более серьезные притеснения и репрессии…»
Нет.
Продолжить не получалось.
И не потому, что отсутствовали сведения; не потому, что хотелось спать; не потому, не потому…
Не получалось, и все.
Я разгреб книги в стороны. Полез в тумбочку. Достал серую рекламку «Технологии взрывного метабоя» и положил на стол. Потом извлек кассету, оставленную Монахом, – первую, а не вторую, полученную днем от Ольги. Сунул ее в магнитофон; включил телевизор.
И не стал торопиться, сев за стол и подперев голову руками.
Во дворе чавкал грязью дождь.
Старый хитрец Чжуан-цзы, помнишь свою притчу с бабочкой во сне? Кто я: циничный современник телевизора и метро, которому снится невозможный сон про юного актера-японца из пятнадцатого века, или открытый всем ветрам лицедей в костюме «караори», которому видится небывалая греза о несчастном Володьке Монахове, ходячем стихийном бедствии?
Кто?
Нет, не будем торопиться. Начнем сначала. С самого начала. Именно поэтому нельзя смотреть вторую, заключительную кассету «Технологии». Хочется, а нельзя. Ведь стоит лишь на миг допустить, что там есть тайна, которой нет в кассете первой, что стоит лишь нажать «play», и вдруг кошмар прорвется пониманием, в руки упадет волшебная палочка…
Допусти я это хоть на секунду, и мы станем с Монахом одинаковы. Он ведь тоже все эти годы убеждал себя: стоит найти нужного, правильного учителя, нужную, правильную систему; нажать нужную кнопку…
Он ее нашел.
Нашел ли?!
Медленнее, медленнее, медленнее…
Ты – мой персонаж, Володька Монах, ты живешь только во мне, ты часть меня, обрывок, отголосок, и я должен это понять, принять и согласиться… договорились?
Да, еле слышно ответил он, стоя за окном, в тенях мокрой ночи.
Мы с тобой одной крови, ты искал снаружи и обрел желаемое, я буду искать внутри, видя, какие мы разные, и видя, какие мы одинаковые; раз-два-три-четыре-пять, я иду искать, кто не спрятался, я не виноват… хорошо?
Да, молча кивнула тень во мраке.
Тень во мне и вовне.
Ты же сперва купился на эту рекламку, а кассеты пришли потом, позже; ты потянулся за ней, как теленок тянется губами к материнским сосцам, ты откликнулся на зов, который мне кажется бессмыслицей и гвалтом ярмарочного зазывалы… мы начнем с самого начала?
Да…
Итак: «Это не просто самая разрушительная система рукопашной защиты, основанной на секретах движений 3000-летней давности. Это не просто знание психологических секретов, используемых в экстремальных ситуациях. Это не просто специальные знания, позволяющие мгновенно превратить невинные предметы в безотказное и смертоносное оружие. ТВМ даже больше, чем все это, вместе взятое. В этом уже убедились все, кто освоил ТВМ. Мы получаем множество писем, в которых почитатели ТВМ рассказывают о тех крутых переменах, которые внесла в их жизнь Технология…»
Что вызывает во мне чувство отторжения?.. Во мне, в Димыче и Ленчике, в Большом Боссе и бригадире Калмыке?.. От чего мы брезгливо воротим нос?!
«Это не просто… это не просто… и это тоже не просто…» Вот оно! Мы слишком хорошо знаем, до чего же оно не просто на самом деле! Нет секретных движений 3000-летней давности, равно как и нет секретов мастерства и психологии, скрытых от новичка вредными наставниками (а хочется, ах как хочется, чтоб были секреты, секреты древние и оттого вдвое привлекательные; и уж совсем грезится, как их раскрывают тебе и только тебе!). Мы не верим, а знаем, поскольку проверили это на собственной шкуре, проверили по-разному, с разным результатом… но итог один.
Секретов нет, есть работа.
Ежедневная, спокойная, неторопливая.
Тяжелая.
Для одних она так и остается работой, для других превращается в образ жизни, как любое ремесло превращается иногда в искусство, реже, чем хотелось бы, но превращается… или не превращается, что сейчас не важно.