Смерть тупо смотрела на обломки деревянного меча.
– Нет, я все равно не дам тебе… не дам! – Тощий инок клещом вцепился в смерть, пытаясь удержать, не пустить… Смерть повела плечом, острый наконечник локтя ткнулся монаху под ребра – хруст, вскрик, и Безумное Облако рухнул в придорожную пыль.
Смерть переступила через корчащегося в пыли монаха – и остановилась.
На пути у нее стоял слепой гадатель.
Стоял, скалился непонятно – и мерно подбрасывал на ладони персиковую косточку с вырезанными на ней знаками судьбы.
– Не стой у меня на дороге, слепец. Я не хочу убивать тебя. Я никого не хочу убивать – никого лишнего. Но мне очень трудно удерживать себя. И если ты будешь упорствовать…
Гадатель молчал.
Скалился.
Смерть сместилась вправо – гадатель немедленно повторил ее движение, вновь заступив дорогу. Казалось, слепой Раскидай-Бубен, певший мертвым, прекрасно видит все движения смерти.
Смерть шагнула влево.
– Лови!
Смерть машинально поймала на лету брошенную ей косточку – и недоуменно воззрилась на три знака судьбы, раскрошившиеся на ее ладони в труху.
Деревянное крошево на ладони.
Крошево судьбы, которой больше не было.
Смерть подняла ногу, чтобы шагнуть вперед, к зрячему слепцу, – и в это мгновение цепкие пальцы Безумного Облака намертво вцепились в ее лодыжки.
Смерть упала лицом вперед.
И тут же монах навалился сверху, не давая подняться.
Инок кричал страшно. Кожа на его ладонях лопнула, из ран, больше похожих на разрезы, словно монах хватался за остро отточенное лезвие, хлестала кровь. Да, инок кричал, корчась, извиваясь от корежащей его тело боли, – но хватки не ослаблял.
Смерть заворочалась под ним, пытаясь стряхнуть с себя досадную помеху, встать и идти дальше; руки смерти медленно потянулись к вцепившимся в нее пальцам. Миг – и их срежет напрочь, словно отточенной бритвой. Но в это отчаянное мгновение монах, перехватив смерть поудобнее, рывком приблизил ее лицо к своему и впился взглядом в тусклые глаза смерти.
Взгляды встретились.
Мотоеси смотрел в глаза Безумного Облака и видел, что там, в глубине, нет ни боли, ни страха, ни судорожных конвульсий истерзанного, искалеченного тела, – там были только спокойствие и безмятежная, девственная чистота изначального зеркала. В зеркале не отражалось смерти, не было ожившего меча, не было мстителя, идущего убивать.
Там отражался он, Мотоеси.
Настоящий.
Тот юноша, кто ради счастья доставить радость отцу кинулся в ночь; тот Мотоеси, который в одиночку, с деревянным мечом, гнался по пустынному кладбищу за вором, укравшим у старого мастера маску и жизнь. Сын, который по собственной воле остался с престарелым отцом, наотрез отказавшись уезжать с труппой и старшим братом; боец, для которого честь семьи была превыше собственной жизни, чья отвага остановила убийц в переулке Чахлых Орхидей; актер, который спас премьеру «Парчового барабана»; учитель, наставлявший своих собратьев по искусству, стыдясь брать за это плату; послушник, преодолевший искусы; отшельник, спасший сына гончара Танаки…
Мотоеси смотрел в чистое зеркало; он видел сам себя.
И дар нопэрапон был тут совершенно ни при чем.
* * *
…Рано постаревший человек рвал свою и без того изодранную рясу в клочья, плача и смеясь, бинтуя раны другому человеку, который то и дело морщился, покрикивая на собрата, чтобы тот был поаккуратнее.
Потом, когда перевязка была закончена, один помог другому встать. К ним подошел слепой гадатель, раненый оперся на плечо врачевавшего, другое плечо подставил слепец – и все трое медленно побрели по дороге, прочь от столицы, прочь от холмов, прочь от далекого пения флейты, что возвещала начало вечернего представления близ храма Чистых вод.
А на дороге, никем не замеченная, осталась лежать треснувшая пополам маска. Остановитесь! вглядитесь! и поразитесь прихоти судьбы: маска из кипариса с изумительной точностью повторяла черты оборванца, бинтовавшего раны сварливому иноку, только лицо это было лицом юноши.
Глупая ворона села прямо на трещину, клюнула маску в глазную прорезь и хрипло откашлялась.
Ворона боялась, что день, умирающий за холмами, больше не вернется.
Никогда.
А на следующий день страшная гостья посетила Киото: известие о насильственной гибели сегуна Есинори. И шептались государственные советники с фрейлинами императрицы, зеленщики с побирушками, а подвыпившие самураи – с певичками из веселых кварталов, перевирая сказанное и услышанное, обвиняя и оправдывая и оттого еще больше запутываясь и запутывая: то ли сегун был убит прямо во время представления, то ли после, во время монастырской трапезы, то ли вообще…
Зато три недели спустя радость охватила всех, в чьей душе жила тяга к прекрасному: новый сегун соизволил вернуть из ссылки престарелого Будду Лицедеев, известного во всех провинциях Дзэами Дабуцу. Правда, и здесь длинные языки подсуетились, напутали и наворотили: слышали? Да, слышали и даже видели, в Киото, у зятя старик живет! Да какого зятя, в каком Киото?! – в деревне Оти сидит старец, у внука! У внука? Что вы несете, уважаемый?!
Впрочем, важна ли разноголосица людская?
Ничуть.
Когда стражникам заставы Авадзу на бегу сообщил эти вести – о гибели сегуна и возвращении старого актера, – скороход владетельного дайме, стражники пересказали новости бродячим торговцам, а торговцы – известному во всех провинциях Безумному Облаку и его спутникам, то монах даже бровью не повел. Лишь буркнул что-то о странном господине, который никуда не спешит, но везде успевает. Зато слепой гадатель выслушал известие с приличествующим вниманием, а третий бродяга – видать, сильно потрепанный неласковой жизнью! – улыбнулся счастливо и сложил незамысловатое хокку:
– Я уходил —
И я вернулся.
Какой пустяк!
Говорят также, что в благодарность за сии строки Безумное Облако ударил спутника палкой по плечам.
Но мало ли о чем болтают пустомели?
– Стой, стрелять буду! – встрепанным Петрушкой выныривает из-за книжных штабелей знакомый всему читающему населению города «книгопродАвец». – Когда ваша новая книга выйдет?
– Так меньше месяца назад ведь вышла! – изумленно отвечают двое, воззрясь на чудака. – Вон, у тебя поверх пачки лежит…
«КнигопродАвец» по кличке Миха-балочный с презрением машет рукой: послушайте их, люди добрые, чего городят!
– Какая ж она новая?! Следующая когда будет? Меня покупатели задолбали…