— Лючано Борготта?
— Да, синьорита.
— Вас ждут.
Обер-центурионша кивнула на вторую дверь в торце «гроба».
Тон ее мог заморозить океан.
— Вы сегодня прекрасно выглядите, синьорита, — сказал Тарталья, кланяясь. — В следующий раз я принесу вам букет цветов. Вы любите хризантемы?
И только потом вошел в указанную дверь.
«Все когда-то случается впервые, — улыбнулся издалека маэстро Карл. В улыбке маэстро крылось больше сочувствия, чем веселья. — Потеря невинности, удаление аппендикса. Импотенция. Смерть, в конце концов. Ты вот, малыш, впервые будешь работать куклу в военно-космической школе Помпилии. Я бы поздравил тебя, но не уверен, что это будет к месту…»
Маэстро Карл, как обычно, попал в самую точку.
IV
Зал был помпезен и огромен.
По контрасту с казенщиной коридоров и теснотой приемной это чувствовалось с особенной остротой. На сцене могла бы выстроиться двойная когорта при поддержке штурмового броневика. Прямо за лазерной рампой колыхался тяжелый занавес в складках. Бархат цвета запекшейся крови с обеих сторон — да-да, с внутренней тоже! — по Центру украшал золоченый орел, держа в когтях змею. Пернатый хищник был разрезан посередине, по вертикали: иначе занавес не смог бы разойтись в нужный момент.
С точки зрения Лючано, это снижало пафос и наводило на крамольные мысли.
Расположился Тарталья за кулисами, в отведенном ему закутке. Отсюда, пока не началась главная работа, он мог любоваться системой мощнейших голопроекторов и камер-фиксаторов, акустических отбойников и резонаторов, турелями прожекторов — пакетниками и «пистолетами»…
Не лучший, но приемлемый способ скоротать время.
Не лучшее, но приемлемое место работы.
Лючано усмехнулся. Разумеется, гордый помпилианец не мог предать огласке тот факт, что он прибег к услугам контактного имперсонатора. Легат читает речь выпускникам при поддержке невидимых костылей? — позор! А вот личный эмпат — это другое дело. Эмпат и невропаст в некотором роде антагонисты. Невропаст ведет куклу, корректируя ее по ходу дела. Эмпат же никого никуда не ведет. Он считывает эмоции клиента, фиксируя динамику эмо-граммы в пси-архивах собственного мозга. Позже это даст возможность включить эмограмму в запись выступления, чтобы зрители не только увидели все воочию, но и частично пережили чувства оратора.
Общественное мнение утверждало без околичностей:
«Личный эмпат — это престижно. Это — показатель искренности. Это — очень дорого. Этим можно гордиться!»
А помощь невропаста — не предмет для гордости.
«Ирония судьбы, — подумал Тарталья. — Работать куклу под личиной своей противоположности. Вечером можно будет посмеяться».
Он прильнул к окошку, откуда просматривался зрительный зал.
Зал мало-помалу заполнялся. Блеск галунов, тихий перезвон орденов, шарканье ног. Мягкие кресла первых рядов — золоченые подлокотники с львиными мордами — принимали в себя старших офицеров. Ряды начиная с пятого оккупировал младший офицерский состав. За ними расположились выпускники в парадной форме: они уже успели получить чин унтер-центурионов. Остальные места предназначались для курсантов: сейчас они колоннами текли через шесть дверей.
Казалось, веренице молодых людей в одинаковой форме не будет конца. Зал школы — ненасытный хищник — поглощал и переваривал биомассу, а на смену сгинувшим героям шли новые, новые, новые… Но в какой-то момент зал насытился, поток военных иссяк, двери бесшумно закрылись, и свет погас. Тишина.
Космическая, всеобъемлющая тишина. «Они и дышат в унисон? — восхитился Лючано. — Вот это дисциплина!»
Над авансценой медленно разгорелось пурпурно-золотое сияние. Занавес пополз в стороны. Половинки орла утащили в гнездо по половинке змеи. Кто одержал при этом победу, осталось загадкой. Вступила музыка: грозному рокоту басов вторили медь труб и звон литавр. В полу сцены раскрылся широченный люк. Из него всплыла уменьшенная, но очень точная копия орудийной башни боевой галеры. На плоской верхушке замер человек в форме с нашивками дисциплинар-легата.
«Начальник школы», — догадался Лючано.
— Сыны Империи! Воины! — Голос, усиленный линзами аэроакустики, рухнул на зал океанской волной. — Настал ваш день! Мы благословляем на службу Отечеству новых офицеров, вчерашних курсантов. Сегодня нас почтил своим присутствием кавалер ордена Цепи и малый триумфатор, гард-легат Гай Октавиан Тумидус!
В ответ взметнулись три тысячи рук.
— Виват! Виват! Виват!
Башня гигантским поршнем ушла вниз. Когда она вновь поднялась, наверху стоял Гай Октавиан Тумидус собственной персоной, в мантии с багряной каймой, наброшенной поверх мундира. Гард-легат поднял руку — то ли приветствуя, то ли требуя возвращения тишины.
Последнее было излишним: зал и так затаил дыхание.
Именно в этот момент Лючано начал действовать. Он потянулся к кукле, нащупывая пучки ведущих нитей. Ага, мимические мышцы… Это сейчас главное. Осанка гард-легата и так выше всяких похвал. Жестикуляция скупая, это хорошо, меньше работы. А маэстро Карл, который всегда находился рядом, тайное альтер-эго Лючано, уверенно взялся за вербальный пучок, нашарив в глубинах памяти куклы свежий отпечаток речи.
«Прочел-таки… сдержал слово!…»
Тарталья смутно ощущал, что от Тумидуса во все стороны тянутся еще сотни, тысячи особых нитей. Крепкие, властные, жгучие, они напоминали поводки. Казалось, гард-легат тоже был невропастом, командиром легиона марионеток.
Прикосновение к этим нитям грозило опасностью.
Сверху на оратора рухнул столб солнечного света. Словно небеса благословляли гард-легата, озарив божественным сиянием.
— Я рад приветствовать в этом зале надежду Отечества, его будущее!
«Для начала — общая торжественность и в меру официоза. Стартовая отметка, откуда начнет развиваться речь куклы. Если сразу взять слишком мощно, не выдержим динамику роста. Здесь берем паузу… Достаточно».
— Отечество дало вам свою любовь и заботу, опекая и направляя по верному пути. Наставники, имеющие огромный боевой опыт, первоклассные тренажеры, учебные классы, новейшие корабли…
«Еще одна пауза. Речь всплывает без осложнений. И окинуть зал взглядом: ты каждому заглянул в глаза».
— …все самое лучшее Отечество щедро предоставило вам! И я уверен…
«Нарастить силу голоса. Стоп, хватит! А связочки у него хлипкие…»
Лицо Тумидуса оживилось, заиграло, отражая гамму чувств, которую полагалось испытывать старому вояке. Во многом он действительно испытывал эти чувства, но проявить без чужой помощи не умел. Оставалось сделать тайное явным, вытащить наружу — чем Лючано сейчас и занимался с нескрываемым удовольствием.