— Выпьете?
«А что, это мысль: напиться напоследок!»
— Не откажусь.
Пил Тарталья редко. Но сейчас каждый нерв требовал успокоения.
— Не думайте, что я так беседую с каждым, кому предстоит стать моим рабом.
Легат усмехнулся, откупоривая пузатую бутыль. По каюте пополз, будоража ноздри, густой и терпкий аромат вина.
— «Эпулано», двенадцать лет в дубовых бочках. С личных виноградников, между прочим.
Лючано кивнул, по-прежнему избегая благодарить хозяина. Слово «хозяин», едва придя в голову, сразу приобрело мрачно-двусмысленный оттенок. Взяв в руку бокал — хрустальный, похожий на висюльки светильника, — он залюбовался на просвет игрой рубиновых искорок в жидком багрянце.
И лишь спустя минуту пригубил.
— Божественно! — вырвалось у него.
— А вы что думали?
Улыбка легата излучала самодовольство.
— Пейте, Борготта, пейте. У вас теперь долго не будет возможности выпить винца с кем-нибудь из наших. Целых три года. Впрочем, я сильно сомневаюсь, что и по истечении этого срока вас станут угощать «Эпулано». В свободную, — он и впрямь сделал акцент на слове «свободную», или у Тартальи уже началась паранойя — продажу оно поступает только на Помпилии. Очень маленькими партиями, для знатоков.
Лючано сделал еще один глоток.
— Согласно верованиям контрариумистов, закоренелых грешников сперва ненадолго помещают в рай. А затем низвергают в ад, чтобы адские муки казались им стократ горше по сравнению с райским блаженством. Вы, случаем, не контрариумист?
— Ни в коей мере. И издеваться над вами подобным образом не собираюсь. Хотя мысль неплохая. Вы мне просто интересны.
— Вы решили сделать меня рабом из интереса?
Легат покачал бокал в ладони. Алые блики веером прошлись по каюте, словно из бокала ударил каскадный лазер.
— Из интереса я пригласил вас в свою каюту. Из интереса сейчас разговариваю с вами, вместо того чтобы без лишних слов поставить клеймо и отправить работать. Что же до суда и поправки Джексона-Плиния…
Встав, легат одернул гражданский френч, который все равно смотрелся на нем как мундир. Прошелся по просторной каюте из угла в угол, заложив руки за спину. Он походил на зверя в клетке.
Странное, дикое, неуместное сравнение.
По идее, в клетке сидел Лючано.
— Я не мог поступить иначе. Задета моя честь! Честь офицера. Кто-то должен был за это ответить. Этим «кем-то» оказались вы, Борготта. Как говорится, ничего личного.
— Вернемся к интересам. Чем же я вас так заинтересовал?
— Не догадываетесь? Я думал, вы умнее. До сих пор считалось, что на агрессивные ментальные воздействия, без помощи технических приспособлений, способны только мы, помпилианцы! Когда вы предупредили меня о возможной боли во время сеанса, я вам не поверил. А постфактум навел справки. Ремесло невропаста — бледная копия способностей нашей расы. Песчинка рядом с горой. Солдат-одиночка против полного легиона. Что может противопоставить легиону один солдат? Ничего. Но вам удалось. Вы меня по-настоящему удивили. И оскорбили. За оскорбления надо платить, и вы, Борготта, заплатите. Уж поверьте на слово: заплатите сполна.
На миг сквозь облик радушного хозяина — опять это треклятое слово «хозяин»! — проступил знакомый кукольнику Гай Октавиан Тумидус: властный и гневный. Он не грозил, он сурово констатировал факт. Секундой позже маска вернулась на лицо гард-легата. Помпилианец был на удивление спокоен, едва ли не доброжелателен.
Радуется, что добился своего и теперь оскорбитель в его руках?
Вряд ли.
Он горд, но не мелочен.
— По-моему, вам надо винить себя. Я вас предупредил. А после сеанса вы сами сболтнули лишнее начальнику школы и сотрудникам особого отдела.
Лючано осекся, сообразив, что и сам только что сболтнул лишнее.
Но было поздно.
— Откуда вам это известно? — вздернул бровь Тумидус, останавливаясь.
— В противном случае вы бы не стали предавать дело огласке, подавая на меня в суд, — попытался вывернуться Лючано.
Не рассказывать же легату о сеансе одержания с синьорой Вамбугу? Узнав, что дух будущего раба подглядывал за ним, помпилианец оскорбится еще больше. А Лючано сейчас в полной его власти. Превратить жизнь раба в ад можно и без пыток или членовредительства.
— Скорее всего не стал бы… — медленно проговорил легат.
Он о чем-то крепко задумался.
— Впрочем, неважно, что вы пытаетесь от меня скрыть. Вижу, вы умеете не только причинять боль. «Под клеймом» вы расскажете мне все, что я пожелаю узнать. Но я уже не стану ничего у вас спрашивать. Рабы мне неинтересны. Именно поэтому я говорю с вами до клеймения.
В нагрудном кармане френча запиликал уииком. Тумидус с досадой хлопнул себя по карману, и бравурная мелодия оборвалась. Когда у легата гости, никто не смеет его отвлекать!
Даже если гость через несколько минут станет рабом.
— Вы всегда, желая поговорить с интересным вам человеком, сначала подаете на него в суд, а потом прибегаете к поправке Джексона-Плиния?
— Вы не понимаете, Борготта. И от непонимания пытаетесь дерзить. Что ж, пользуйтесь моментом, пока в силах это делать. Ваш гонор достоин уважения. Это одна из причин, почему я трачу на вас свое драгоценное время. Вы причинили боль офицеру Помпилианской Империи. Пострадала моя честь. Мне пришлось подать в отставку и поставить крест на дальнейшей военной карьере.
Он отхлебнул вина, запивая горечь сказанного.
— Пусть вы виновны лишь косвенно — этого я не отрицаю! — но я не мог оставить вас безнаказанным! Приговор вынес не я, а суд. В случае оправдательного вердикта я не стал бы вас преследовать. Мы чтим законы. Даже чужие.
Крыть было нечем. Закон есть закон. Можно сколько угодно клясть злопамятного легата, но закон на его стороне. Ерепенься, кукольник, пока ходишь без клейма. А дальше… а что — дальше? Что ты знаешь о рабстве у помпилианцев?
Ничего.
Но, к прискорбию, скоро узнаешь все. На собственной шкуре.
— Превосходное вино. — Лючано, смакуя, допил «Эпулано» и аккуратно поставил бокал на низкий столик. — И беседа замечательная. Боюсь только, что я вас разочарую. Я неинтересный человек. Искусство невропаста плюс наука экзекутора Гишера — вот и вся моя тайна. Одно наложилось на другое и привело… Меня лично это привело в рабство. Сеанс вполне мог пройти без сучка без задоринки. Нам обоим не повезло. Больше мне добавить нечего.
Тумидус пожал плечами:
— Верю, что вы говорите искренне. Верю, что в ваших действиях не было злого умысла. Но это ничего не меняет в наших отношениях.