Повторить удавшийся прием? Значит, так: движение веду я, речь – маэстро Карл, антический пучок, гори он ясным пламенем – …
«Мерзавец ты, дружок, – буркнул издалека Добряк Гишер. – Припахал старика. Смотри, потом не жалуйся…»
Самообман пришелся кстати. Словно третья рука выросла. Цепи искр слились в единое мерцание. Вдалеке, слышимый лишь невропасту, возник басовитый рокот. Казалось, невидимый космодром, законсервированный на длительный период, начал функционировать, принимая грузовые баржи с оборудованием.
Теперь даем общую установку.
«Снаружи – опасность. Внутри – уязвимость.»
Нет, Лючано не мыслил конкретными образами. Лишен даже примитивной возможности – перед началом сеанса объяснить Пульчинелло словом или жестом, что от него требуется! – он был вынужден корректировать то, что не имело аналогов. Касания виртуальных «пальцев», управление вагой, колебания подвижного коромысла – в них невропаст вложил, как мог, как умел, крик гибнущей души.
Беззащитность перед внешней агрессией.
Кукла еще ничего не делала. Куклу минуту назад сняли с крючка. Он корректировал будущие действия, заранее формируя нужные акценты. Пожалуй, легче подсказать фортуне направление пути и крутизну очередного поворота…
«Динамику марионетки чередуют с покоем, – сказала тетушка Фелиция, молчавшая до сего дня. Голос из прошлого, наставляя шестилетнего сопляка-непоседу, звучал ласково и властно. – Нельзя приводить в одновременное движение все ее сочленения. Кукловод нуждается в развитом чувстве опоры…»
Развитое чувство опоры.
Очень хочу жить.
Я, хрупкий и уязвимый, смешной и нелепый, хочу жить.
«Для перчаточной куклы характерна размашистая выразительность движений; для марионетки – трогательная хрупкость. Перчаточная кукла ассоциируется с принципами внутренней свободы. Марионетка же символизирует роковую и неизбывную зависимость от высших сил…»
Ворс на «басах» встал дыбом, как на загривке дикого зверя. Пучки моторика и вербала вздрогнули: ритм третьего пучка подчинял их, поглощал, меняя характер общей пульсации. Над рокотом бездн взвилась пронзительная скрипка солнца. Лючано действовал по наитию. Кукла и кукловод сливались воедино, как троица пучков – в жгуты мышц общего тела.
«Я не делю себя на тело и сознание…»
«А я делю,» – хотел ответить Лючано.
И не успел.
Что-то подобное случалось с ним на «Этне», где он сидел «на веслах». В кабине «Вихря», когда брамайни Сунгхари поднимала всестихийник на орбиту. На «Нейраме» – от воздействия психира Кавабаты, во время сеанса успокоения Юлии, невменяемой после кризиса. И вот – сейчас. По мере того, как пучки «овоща» входили в целостный резонанс, невропаст расслаивался на ряд личностей, и у каждой была своя собственная реальность.
Лючано-1 трясся в рубке умирающего корабля, окруженного фагами.
Лючано-2 работал невообразимую куклу.
Лючано-3…
О, этот стоял на вершине колоссальной башни! Неизвестно, какая планета находилась внизу. Человек, встав на краю, видел лишь рваные клочья тумана (облаков?!), да желтые клыки скал в пятнах лишаев. Млечное кипение, бурля в котелке, забытом на огне, звало сорваться – и насладиться полетом, счастьем, покоем…
Оно лгало. Прыгнувший не долетел бы и до скальных отрогов. Стая птиц, хищников с могучими когтями, парила вокруг башни. Хлопали крылья, резкие выкрики терзали слух. Кривые клювы сменялись зубастыми пастями, лоснящиеся перья – жилистыми перепонками. Шеи вытягивались, роняя пух. Глаза неотрывно следили за добычей. Трепетали длинные языки.
У чудовищ намечалась славная пирушка.
Площадку башни покрывала концентрическая разметка, деля ее на три зоны. Во внешней горели три человека-костра. Пламя их тел населяли мелкие саламандры – уничтожая золу, выводя наружу пепел, подбрасывая топливо и обеспечивая доступ кислорода. Вехдены молчали. Вместо слов Хозяева Огня издавали слаженное звучание трубы, гитары и барабанов.
«Милая крошка». Кабацкий шлягер, популярный лет двадцать назад. Кто хочет, может смеяться…»
В средней зоне, над детьми, спящими в гробах из хрусталя, ждала женщина в доспехе воина. Из-под металла кое-где текла кровь. Тонкие струйки вдоль предплечий, засохшая корка на голени. Цепочка капель от виска к подбородку. Кровотечение не вызывало у женщины никаких эмоций.
Черные волосы, ниспадая до пят, сплетались в сетчатую накидку. Живой плащ дрожал, словно от ветра. На концах волос блестели острые крючки.
Злая бахрома.
В центральном круге разместилась статуя из мрамора. Каменный Пульчинелло лежал на спине, уставясь в небо слепыми глазами. Глаза скульптор выточил из ярко-голубых топазов и вставил в выдолбленные глазницы взамен прежних, мраморных. Весила статуя не меньше тонны.
Лючано-3 знал: он должен поднять исполина.
Он только не знал, как.
Остальные реальности ушли за грань восприятия. Рубка «Нейрама», работа с куклой, страх смерти, космос – на вершине башни, под вопли стервятников, в окружении людей-костров, кровоточащей воительницы и детей-мушек, заключенных в хрусталь, все утратило значение.
Ты и статуя, и оставь пустые жалобы.
Ладони легли на холодный мрамор. Почудилось? Или в утробе колосса действительно горит крошечный огонек, толкаясь в невропаста даже не теплом – эхом тепла?
Лючано огляделся. Рядом с троицей вехденов валялись железные носилки. Похоже, на них принесли сюда статую. Ни поплавков-антигравов, ни микро-двигуна – носильщикам позавидовал бы разве что умалишенный.
Носилки покрывал настил из досок.
Доски оказались чертовски тяжелыми. Сам он никогда в жизни не сумел бы разобрать настил и перетаскать куски дерева к статуе. К счастью, на помощь пришла женщина-воин. Под ее пальцами настил хрустел и рассыпался.
Обложив мраморного Пульчинелло дровами, Лючано проморгался, испытывая дикую резь под веками. Он вспотел. Пот тек ручьями. Не адская работа была тому виной – Хозяева Огня покинули внешний круг, приблизясь вплотную. Чувствовалось: вехденам почти невыносимо стоять так близко к статуе.
Запрет?
Стыд при виде поверженного антиса?
Люди-костры протянули руки, и дерево вспыхнуло. Вехдены сразу же вернулись на прежнее место. Но теперь их, статую и невропаста связывала общая сеть, похожая на черную кровеносную систему. Волосы женщины-воина взметнулись, разлетаясь в стороны; крючки прочно вцепились в собратьев по несчастью.
Часть волос проникла даже в хрусталь, к спящим детям, и в мрамор, к едва тлеющему сердцу антиса.
Статуя шевельнулась.
Истошно вопя, отлетели подальше хищные птицы. Содрогнулась башня. Стеклистый дым вознесся к небесам. Вехдены спешили рукавами закрыть рты. Пламя лизало мрамор, камень шел рябью, как вода под ветром. Вспыхнули волосы женщины. Теперь людей связывали нити огня.